В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия

* * *

У Наполеона, когда он был еще первым консулом, произошла удивительнейшая история со шпионом. Это было во время войны с Австрией. Ему доложили о прибытии лазутчика, которого он хорошо знал, потому что и раньше пользовался его добрыми услугами.

— А, тебя все еще не расстреляли? — приветствовал Бонапарт старого знакомого.

Лазутчик стал ему рассказывать о своих делах. Когда Наполеон уехал в египетскую экспедицию, лазутчик остался не у дел и предложил свои услуги австрийцам. Те его взяли и скоро оценили его и многое ему доверяли. Когда началась война с Наполеоном, ловкий шпион предложил австрийскому главнокомандующему выведать о французской армии все, что только тому нужно знать: расположение, численность, имена командиров, провиантную часть и пр. Ему дали разрешение действовать и обещали награду. Тогда он явился к Наполеону и откровенно ему рассказал все это, то есть что он австрийский шпион и ему надо добыть сведения о французской армии. Дайте, дескать, мне эти сведения, а я сообщу вам сейчас же подробнейшие сведения об австрийской армии. Наполеон рассудил, что ему нечего бояться, если австрийцы будут знать о нем все, что им угодно, поэтому он призвал своего начальника штаба и приказал дать лазутчику точные и подробные сведения о своей армии. В то же время, со слов шпиона, он записал у себя все сведения об австрийской армии и собственноручно разметил по карле все позиции австрийцев. Сведения, доставленные шпионом, оказались совершенно точны, и Наполеон после войны выдал ему чрезвычайно щедрую награду. С другой стороны, австрийский главнокомандующий тоже остался в восторге от подробных и верных сведений о французской армии, доставленных ему лазутчиком, и в свою очередь щедро наградил его. Угодил обоим! Удивительный пример удачного служения «нашим и вашим», особенно на таком гибельном поприще!

* * *

Однажды Наполеон, еще будучи простым генералом, был в гостях у г-жи де Сталь. Талантливая и умная хозяйка, одна из образованных женщин того времени, очень горячо и блестяще говорила о быстрой тогдашней смене во Франции политических партий, заправлявших делами государства, о роли и значении каждой из них. Многочисленные гости принимали живое участие в разговоре и вполне разделяли мысли хозяйки. Один генерал Бонапарт сидел все время молча и был сумрачен.

— А вы, генерал, — обратилась к нему г-жа де Сталь, — вы со мной не согласны?

— Сударыня, — отрезал Наполеон, — я не слушал, я вообще не люблю, чтобы женщины вмешивались в политику.

— Вы правы, генерал, вообще говоря. Но все же согласитесь, что в такой стране, где женщинам рубят головы, у них, естественно, является желание знать, за что с ними так поступают.

* * *

Однажды генерал Бонапарт совершенно неожиданно явился в гости к Дюроку, с которым жил в одном доме. У Дюрока были гости, все сидели и весело обедали, и приход генерала, которого все уже крепко побаивались, очень смутил всю компанию; все встали из-за стола и как-то растерялись, не знали, что делать. Да и сам Наполеон был смущен. Очевидно, затрудняясь, о чем заговорить, он спросил:

— Вы что это, артишоки кушали?

— Да, генерал.

— Вы, Раап, едите их, кажется, с прованским маслом?

— Да, генерал.

— А вы, Савари, с соусом? Я их ем с солью.

— Ах, генерал, — подхватил Савари, — вы поистине великий человек, потому что даже в манере кушать артишоки неподражаемы.

* * *

В то время, когда Наполеон был комендантом Парижа, в городе свирепствовал голод, и черта, которой не хватало хлеба, устраивала нередко очень бурные сцены на улицах. Ради соблюдения внешнего порядка по городу ходили и ездили патрули, и сам Наполеон со своим штабом иногда проезжал по главным улицам. В один из таких объездов он наткнулся как раз на бурную сцену. Перед булочной стояла толпа простонародья, страшно озлобленная, голодная, осыпавшая бранью проходящих мимо буржуа. В этой толпе особенно выделялась своими криками, жестами и всяческими неистовствами одна чрезвычайно толстая женщина. Увидав Наполеона с толпой блестящих офицеров, она во все горло закричала:

— Вся эта куча офицерья со своими эполетами насмехается над нами; им бы только самим есть да пить, да жиреть, а что народ с голоду мрет, им горя мало!

А Наполеон в то время был чрезвычайно тощ, женщина же, как выше сказано, была чудовищно толста. Выслушав ее брань, Наполеон громко крикнул ей:

— Милая моя, взгляни на меня и скажи сама, кто из нас жирнее! Хохот, встретивший эту выходку, обезоружил раздраженную толпу.

* * *

Наполеон часто бывал страшно груб и невежлив с дамами. Так, однажды, увидав жену дивизионного генерала Лоржа, родом немку, он сказал ей:

— О сударыня, что это за ужас такой вы на себя напялили, что это за платье! Это, должно быть, в немецком вкусе.

Один из присутствовавших при этой сцене потихоньку сказал своим соседям:

— Платье-то, я не знаю, может быть, и немецкое, но комплимент-то уж во всяком случае не французский!

* * *

Вообще все современники Наполеона, оставившие записки, единогласно свидетельствует о его грубости с дамами. Редко он говорил какой-нибудь из них что-либо лестное, а чаще у него вырывались замечания либо прямо невежливые, либо странные.

«Какие у вас красные руки!», «Что эта за нелепая прическа!», «Кто это вам так перепутал волосы?», «Вы, сударыня, всю жизнь намерены носить это платье?» и т. д. в подобном роде.

* * *

Однажды, когда он был уже императором, он, увидев на придворном балу изящную красавицу, герцогиню Шеврез, сказал ей с грубым хохотом:

— Какая вы рыжая, я таких и не видывал!

— Очень может быть, государь, — ответила герцогиня, — но только я первый раз в жизни слышу об этом из уст мужчины!

И она говорила правду, потому что была вовсе не рыжая, а светлая блондинка, с ярким золотистым отблеском.

* * *

Однажды Наполеон долго беседовал с одной актрисой. Польщенная вниманием, она попросила пожаловать ей его портрет. Но эта была милость особая и исключительная, и, чтобы показать ей, что ее просьба была чересчур смела и неуместна, он вынул из кармана наполеондор со своим отчеканенным профилем и, подавая ей его, сказал:

— Извольте, вот вам мой портрет.

* * *

Парижский архиепископ Беллэ дожил до 96 лет. Однажды Наполеон, вспомнив его годы, пошутил, что он проживет ровно целый век.

— Ваше величество, — отвечал веселый старец, — неужели вы мне даете всего четыре года жизни?

* * *

Некто Панье, отец очень известного во времена империи художника, был простым почтальоном. Однажды, в то время как он сопровождал почту, на него напали и почту разграбили какие-то разбойники. Панье судили и лишили места. Многие, ближе ознакомившиеся с делом, знали, что он не был виноват и пострадал напрасно, жалели его и искали случая как-нибудь устроить ему встречу с Наполеоном. Но если Панье-сын был хорошим живописцем, то Панье-отец уж вовсе не был хорошим оратором. Его друзья и близкие знали, что, представ перед Наполеоном, он не сумеет и рта раскрыть и из этой аудиенции ровно ничего не выйдет. Надо было сочинить ему речь и заставить выучить ее наизусть. Речь ему сочинила жена, и сочинила хорошо— кратко, ясно, вразумительно и красноречиво. Представ перед Наполеоном, Панье начал свою речь: