В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия

— Почему никого нет? — обратился он к стоявшему у садовых ворот часовому.

— Приказано никого не пускать, — ответил солдат.

— Кто приказал?

— Начальство.

Император очень рассердился и, потребовав представителя городской администрации, сказал ему:

— Я не для себя развел этот сад, а для жителей. От сего числа пускать в него всех!

После этого городская администрация распространила среди полицейских тайное указание, чтобы всех праздношатающихся жителей немедленно хватали на улицах и свозили в сад, дабы в этом саду составилось изрядное число гуляющих.

* * *

Петр в начале основания Петербурга, который он называл своим «парадизом», был сильно озабочен устройством новой столицы. Он даже издал указ, которым «накрепко» запрещалось в течение нескольких лет строить какие бы то ни было каменные здания во всем государстве, чтобы привлечь и сосредоточить строительные силы и средства в Петербурге. Он был крайне доволен, когда кто-нибудь по собственной инициативе строил в городе или окрестностях какое-либо выдающееся по величине или красоте здание.

* * *

Однажды, в отсутствие царя, — это было в 1715 году— императрица Екатерина задумала сделать своему державному супругу сюрприз. С помощью архитектора Феретера в 25 верстах от Петербурга выбрали удобное место и возвели увеселительный замок с садом. Государыня назвала эту дачу «сарским селом», по имени бывшей владелицы лифляндской баронессы Сары. Когда Петр возвратился, Екатерина сказала ему, что в его отсутствие она нашла, «хотя пустое, но весьма приятное» здоровое место недалеко от столицы, на котором, наверное, он захочет построить себе увеселительный замок. Государь пожелал видеть это место.

В одно прекрасное утро вместе с Екатериной он отправился в экипаже по ее указанию. Он был радостно изумлен, когда, подъезжая к замку, они въехали в ровную, гладкую аллею, просеченную через густой лес, но когда перед глазами его появился и самый, заново отделанный замок, его удовольствие было безгранично. Царь в присутствии всех горячо обнял Екатерину и сказал ей:

— Превосходное строение! Но с сожалением вижу в нем два больших недостатка — первый, что нельзя взять и тотчас перенести его в Петербург, дабы украсить город, а другой — что нельзя и Петербург, перенести на это место.

* * *

Однажды на Истицких заводах, в 90 верстах от Москвы, он собственноручно выковал восемнадцать пудов железа. Возвратясь в Москву, царь посетил хозяина этих заводов иностранца Миллера и потребовал от него платы за работу. В то время рабочему платилось по алтыну с пуда, но смущенный Миллер предложил императору в десять раз больше, говоря, что такому работнику меньше никак нельзя заплатить.

— Не хочу я твоих червонцев, — сказал Петр, — я не лучше других работал, подай мне, что следует.

Получив деньги, государь тотчас отправился в торговый ряд и купил себе новые башмаки, потому что его старые башмаки уже едва держались на ногах от ветхости.

— Вот башмаки, которые я приобрел на трудовую копейку, — хвалился потом великий император, показывая обновку вельможам.

* * *

Однажды корабельный мастер Гур Иванович Гурьев, любимый Петром за исправность и усердие, подал ему бумагу.

— Что это? Челобитная на Сенат?

— Да, государь.

— А знаешь ли ты закон: что бывает тому, кто жалуется на Сенат?

— Знаю: кто просит неправильно, тот подвергается смертной казни.

— И ты все-таки просишь?

— Да, бью тебе челом, государь.

Петр недоверчиво покачал головой.

— Эй, Гур, — сказал он, — возьми назад просьбу, покажи ее знающим людям и посоветуйся с ними, на это даю тебе три дня сроку. Мне будет жаль тебя лишиться.

Через три дня Гурьев опять подает ту же челобитную.

— Казал ты ее знающим? — спросил государь.

— Показывал, и они находят ее правильною.

— Боюсь, Гур, чтобы ты не ошибся; поищи более сведущих, потолкуй с ними подробнее и через три дня скажи мне об этом.

Прошло три дня. Гурьев, несмотря на сомнение царя, подал свою просьбу снова. Петр принял ее, но заметил:

— Дай Бог, чтобы ты был прав.

Дело Гурьева состояло в том, что его сосед, знатный и богатый человек, завладел частью его земли. Дело прошло все инстанции и наконец было прослушано в Сенате. Сенат по знакомству решил дело в пользу противника Гурьева.

Государь рассмотрел жалобу последнего, призвал обер-секретаря со всем делом и, проработав над ним ночь, нашел Гурьева правым.

— Чего ж ты смотрел? — разгневался царь на докладчика.

— Виноват, государь, ошибся, — дрожа всем телом, ответил тот.

— Ошибся, так я тебя вразумлю!

И царь вразумил обер-секретаря Сената традиционной дубинкой.

Назначен был пересмотр дела на следующий день. Вразумленный обер-секретарь прямо от государя, несмотря на поздний час, бросился к старшему сенатору, князю Якову Федоровичу Долгорукову, тоже подписавшему неправильное решение. Долгоруков, в свою очередь, рассмотрел дело, нашел ошибки и наутро вместе с ним приехал в Сенат.

Приехал государь и тотчас же приказал подать дело Гурьева. Долгоруков подошел к царю и доложил, что дело истца правильное, что Сенат решил его не по совести и что сам он подписал дело у себя на дому, так как по нездоровью в заседании не участвовал, а подписал, доверившись честности своих сотоварищей. В заключение он просил государя простить ему неумышленную вину.

Петр, ничего не отвечая, велел перерешить дело: Гурьеву вернуть отнятое да отобрать от соперника в его пользу столько же земли и пятьдесят душ крестьян; с обер-секретаря и сенаторов по 200 рублей с каждого взыскать штрафу в пользу госпиталей. Царская резолюция заканчивалась так:

«Так как по закону тому, кто будет неправильно жаловаться на Сенат, назначена смертная казнь, то и сенаторы за неправое решение подвергаются той же казни, от которой он не может их избавить, если их не простит Гурьев».

По выходе из Сената Петр увидел Гурьева, ожидавшего у крыльца решения, и, потрепав его по плечу, сказал шутливо:

— Поди домой и ешь щи с чесноком.

Сенаторы были поражены приговором государя, думали, рядили и ничего иного придумать не могли, как призвать Гурьева и просить у него прощенья.

Долгоруков послал за ним собственную одноколку. Недоумевающий Гурьев вошел в парадную залу в доме князя и был еще более поражен, когда важные вельможи-сенаторы окружили его и с поклонами стали упрашивать отпустить им всю вину

Растерявшийся Гурьев кланялся на все стороны и каждому порознь несвязно лепетал:

— Бог проспит, ваши сиятельства и ваши превосходительства.

Сенаторы одарили Гурьева за снисхождение подарками, а князь Долгоруков поехал доложить государю.

— Хорошо, — сказал Петр, — счастливы вы, что попали на доброго человека, а то я показал бы вам, как нужно поступать с теми, которые, вместо того чтобы быть примером правосудия, сами его нарушают.