Евгений Дубровин - Урал улыбается

Я, конечно, тоже первым делом спросил:

— А где ты взял такую шапку?

— Сам сшил, — самодовольно ухмыльнулся Вася. — Я теперь состою в бюро «Делай все сам».

— В каком бюро?

— Самодеятельном! На общественных началах! — объяснил Вася. — Уже шесть человек нас там состоит! Решили все бытовые услуги оказывать себе сами: кто что умеет. А то надоели эти бесконечные «трояки», да «пузырьки», да «полмитричи», да «чекушки»…

— Это вы правильно, — начал догадываться я.

— Да еще капризы всякие! — не слушая меня, возмущался Вася. — Наш домовый слесарь Мишаня, знаешь, что говорит? «Ты, говорит, мне бутылку не суй, я тебе не алкаш какой. Я, говорит, сам могу тебе пузырек поставить, потому что уважаю с умным человеком выпить, обмозговать о науке, о спорте». А в спорте ему интересно, из чего, например, сделаны золотые медали — из настоящего золота или нет? сколько весят? имеет ли право чемпион их продать? за сколько?.. Придется ему теперь с кем другим обмозговывать, у меня сантехнику ремонтирует аспирантка из НИИ жилищного хозяйства! У нее диссертация как раз по теме унитазов и бачков… А прически у нас делает один художник-оформитель. На своем пуделе он тренировался и обучился гораздо лучше любой парикмахерши, потому что имеет художественный вкус! А Вадька смотрел-смотрел, как жена за каждое платье портнихе Эльвире Трофимовне по четвертной отваливает, обозлился: неужто, говорит, я, лекальщик высшего разряда, в таких простых шаблонах, как выкройки, не разберусь! И сейчас сам шьет. Эльвире Трофимовне до него куда! Словом, оказываем друг другу взаимные услуги! Качество видал?

Вася ткнул пальцем в свою шапку.

— Как же ты научился?

— Да меня один скорняк разволновал. Я, понимаешь, приобрел семь шкурок, как раз на шапку, прихожу к скорняку, а он: тут отрежется, там отрежется, давай еще три шкурки!.. А у самого глаза так и забегали! Я доказал ему шиш и ушел. Думаю: неужели я, с техническим образованием, не сумею шапку сшить?.. Достал книжку «Кустарь-надомник», в двадцатые годы издана, и — видишь?

— А мне сошьешь? — спросил я, захваченный идеей.

— Запросто! — ответил Вася.

Год я искал шкурки. Я брал отпуск за свой счет и ездил в глубинные районы, где среди озер и болот модный зверек ондатра скрывается от целой армии шкурников, за которыми в свою очередь охотятся местные шерлоки холмсы и приезжий левый покупатель. Не стану описывать все приключения, которые я там пережил: как меня укусила неизвестная собака, как в станционной уборной меня душили одичавшие браконьеры… Словом, семь шкурок я достал — золотистых и сверкающих!

В ближайшее воскресенье я отправился с ними к Васе Гвоздикову.

Вася сидел за столом, заваленным, как у настоящего скорняка, меховыми обрезками, и пытался смонтировать из микроскопических кусочков нечто цельное, работая с тщательностью и кропотливостью художника, создающего мозаичное панно. На болванках торчали две уже готовые шапки.

— Как бюро? — спросил я. — Процветает?

— Распалось бюро, — сказал Вася, печально махнув рукой. — Исхалтурились все. Художнику моя жена дала импортный лак для себя, а он этот лак — в заначку, а ей облил волосы какой-то не то политурой, не то клеем, еле-еле потом керосином отмыли! А Вадька-лекальщик совсем обнаглел, дерет почище Эльвиры Трофимовны. Мечтает уйти с завода, да боится, как бы не причислили к тунеядцам.

— А как аспирантка?

Вася вздохнул:

— Та, конечно, делает все аккуратно, но пьет только коньяк. И в это время любит во всех подробностях рассказывать, отчего с мужем развелась… А сама из-под мини-юбочки круглыми своими коленками так и сверкает! Ты же знаешь, какая у меня жена: отсталый элемент. Все понимает по-своему и, конечно, скандалит. Даже к матери временно переехала… Хотя мне, чем про чужих мужей слушать, интересней с каким-нибудь умным человеком потолковать о науке, о спорте. Как вот, скажем, может спортсмен свою золотую медаль продать?

Вася достал из буфета начатую бутылку и поставил на стол:

— Давай тяпнем! Я тебе не какой-нибудь шабашник, мне магарычей не нужно, хорошему человеку я сам пузырек могу поставить!

Выпив, Вася взялся за мои шкурки. Он долго вертел их, ерошил, нюхал, поворачивал так и этак, почему-то поминутно взглядывал на свою незавершенную меховую мозаику, наконец сказал:

— Маловато на шапку… Понимаешь: животы отрежутся, бока отрежутся… Еще надо бы три шкурки.

Я молча показал ему шиш, забрал шкурки и ушел.

Теперь вот ищу книжку «Кустарь-надомник», изданную в двадцатые годы.

— Давай! Давай! — он звал с трибуны в зале.

— И ты давай! — оратору сказали.

Оратор после этого умолк:

Он звать умел, а вот давать не мог.

Он за троих тянул. В конечном счете

Так и сгорел, бедняга, на работе.

Но производства здесь вина

исключена,

Поскольку он сгорел-то… от вина.

Не успел Куликов надеть нарукавники и достать арифмометр, как появилась секретарша директора:

— Понькин уходит на пенсию. Собираем па подарок. Кто желает присоединиться?

Все знали, что Понькин работает в другом учреждении, но отказать уважаемой секретарше, которая дружила с Понькиными и доставала через них дефицитные вещи, никто не решился…

Через час в отдел заглянул инкассатор с шапкой в руке.

— По целковому! — потребовал он голосом, не допускавшим возражений. — Деев защитил диплом.

Деева никто не знал. Куликов хотел выяснить, какое отношение имеет к его бюджету диплом Деева. Но боясь показаться мелочным в глазах Марьи Ивановны, согнал с лица кислое выражение и мечтательно произнес:

— Такое случается не часто.

Марья Ивановна дала рубль, потому что дал Куликов. Петр Иванович последовал примеру Марьи Ивановны…

После обеда залетел профорг:

— Булкина уважаете? — задал он напрямую вопрос.

— Уважаем, — нетвердо сказали сотрудники.

— Тогда гоните валюту. Булкину не оплатили прогул.

А к вечеру пришел мужчина в телогрейке с подмигивающим, как стоп-сигнал, глазом и без объяснений собрал по рублю. Как потом выяснилось, он нигде не работает и ему крайне нужно было купить железнодорожный билет до Ростова.

Когда Куликов принес домой получку, жена недосчиталась двадцати рублей.

— Где деньги? — с тревогой спросила она мужа. — С каждым месяцем ты приносишь все меньше и меньше. Признайся: тратишь на женщину?