Николай Лейкин - Наем дачи

Посреди одной изъ улицъ пресловутой Черной Рѣчки останавливается четверомѣстная карета. Изъ окна кареты высовывается мужская голова и начинаетъ читать прибитое на воротахъ объявленіе, гласящее: «отдаюца дачи внаемъ». Къ каретѣ подбѣгаютъ дежурящіе у воротъ дворники и дворничихи и, подобно апраксинскимъ прикащикамъ, начинаютъ зазывать проѣзжихъ:

— Дачи разныхъ цѣнъ! Дешевыя дачи! У насъ съ удобствомъ, съ коровой… Двѣ коровы на дворѣ… Пожалуйте! выкрикиваетъ баба въ кацавейкѣ, надѣтой на головѣ.

— Къ намъ пожалуйте, сударыня! На-ту сторону! распинается другая баба. У насъ и кабакъ рядомъ, и мелочная лавочка, и даже городовой на углу! Прошлый годъ у насъ чиновникъ жилъ, такъ какъ бывало пьянъ, всегда городоваго вязать приглашали.

— Брысь вы, долгогривое племя! расталкиваетъ бабъ дворникъ, повидимому отставной солдатъ. Вамъ дачу-съ? Пожалуйте! повелительно приглашаетъ онъ выходить сидящихъ въ каретѣ и сразу отворяетъ дверцы.

— Сколько комнатъ? Въ какую цѣну? доносятся изъ кареты мужскіе и женскіе голоса.

— Здѣсь и разговаривать не станемъ, а вы пожалуйте!

— Намъ чтобы съ садомъ! Садъ при дачѣ есть?

— Пожалуйте!

— Главное, чтобы тѣнь была…

— У Бога вездѣ тѣнь, — пожалуйте!

Изъ кареты вылѣзаютъ мужчины и женщины.

— Куда идти-то?

— А вотъ тутъ по переулку, въ другой конецъ… Пожалуйте, по дощечкѣ. Здѣсь маленько грязно, говоритъ дворникъ и ведетъ наемщиковъ по вонючему переулку.

Жидкая черная грязь разлилась по всей дорогѣ. То тамъ, то сямъ виднѣется въ ней старый башмакъ, обручъ отъ бочки, кирпичъ или дохлая кошка. Наемщики балансируютъ по дощечкѣ и, зажимая носы, плетутся за дворникомъ.

— Фу, вонь и грязь какая! фыркаютъ они.

— Безъ грязи, сударыня, ужь нельзя: грязь отъ Бога, утѣшаетъ дворникъ. Къ тому-же здѣсь мѣсто тѣнистое. Ужо, къ Іюлю мѣсяцу, подсохнетъ.

— Да вѣдь здѣсь до Іюля утонешь.

— За то для уточекъ хорошо. У насъ здѣсь прошлый годъ гимназисты завсегда червей для рыболовства искали и завсегда довольны оставались.

— Далеко еще?

— Семь шаговъ… Пожалуйте!

— Ухъ! Марья Ивановна, я калошу потеряла! раздается женскій голосъ.

— Ничего-съ, на обратномъ пути найдется…. Пожалуйте!

Къ рѣшетчатому забору бросается собака и остервенительно лаетъ. Барыни взвизгиваютъ и мгновенно соскакиваютъ съ дощечки въ грязь.

— Это ничего-съ. Это сосѣдская, утѣшаетъ дворникъ… Никому проходу! Иногда и черезъ заборъ прыгаетъ… Прошлый годъ, шельма, человѣкъ пятнадцать перекусала. Одному господину во какой клокъ изъ ноги выхватила! Вотъ наша дача… Пожалуйте!

— Ахъ какая развалюга! восклицаютъ наемщики. Что это, и помойная яма подъ окнами?

— Да-съ… А то что-же? Это для удобства. По крайности близко, и ходить не надо, а коли ежели что вылить надо, такъ плеснулъ изъ окошка, да и дѣлу конецъ.

— Все-таки неудобно: вонь и все эдакое.

— Прошлый годъ жильцы жили — не обижались, а еще благодарили. Завсегда бывало мнѣ на чаекъ. Вотъ и садикъ. Тутъ маку посѣять можно. Правда, у насъ куры выклюютъ, а посѣять все-таки можно.

— Какой-же это садъ! На двухъ саженяхъ и всего одно дерево!

— Да вѣдь въ лѣтнее время только-бы дышать. Оно конечно, садикъ не великъ, но высокъ достаточно.

— А за сколько дача-то ходитъ?

— Мы, изволите видѣть, только верхъ отдаемъ, потому внизу хозяева жить будутъ. Вверху четыре комнаты и кухня — сто двадцать пять, а коли вамъ шесть надо, то мы изъ нихъ и шесть сдѣлать можемъ, только тогда ужь полтораста рублевъ.

— Нѣтъ, это дорого…

— Вы пожалуйте…

Дворникъ ведетъ наемщиковъ наверхъ.

— Осторожнѣе-съ, тутъ ступеньки шатаются. Прошлый годъ жильцы сахаръ кололи, такъ разшатали.

— Что это у васъ круги на потолкѣ? Вѣрно протекаетъ?

— Это точно, что протекаетъ, только мы клееночкой заколотимъ. Вѣдь въ лѣтнее время, сударыня, только-бы отъ солнца укрыться.

— И обои оборваны. Смотри, вся стѣна голая… Доски видно…

— А это по осени мои ребятишки баловались. На змѣй имъ бумага понадобилась, вотъ они обой и надрали. Ничего-съ, можно шкапомъ заставить и незамѣтно будетъ.

Наемщики начинаютъ планировать комнаты. Дворникъ чешетъ затылокъ и говоритъ:

— Прежде чѣмъ торговаться, господа, позвольте вопросъ сдѣлать: есть у васъ въ семействѣ молодые мущины или нѣтъ? Коли ежели есть, такъ мы и отдавать не можемъ, хозяйка запретила, потому у нихъ дочери взрослыя, такъ чтобы чего не вышло.

— У насъ дѣти, мальчики…

— А позвольте узнать, какихъ лѣтъ мальчики? Иногда и взрослые младенцы, коли ежели лѣтъ пятнадцати, то безъ опаски нельзя… Кромѣ того, чтобъ съ верхняго балкона внизъ не плевать и канареекъ не держать, потому у насъ баринъ, какъ канареечное пѣніе услышитъ, — сейчасъ барыню ругать.

— Да это стѣсненіе! возмущаются наемщики.

— Уговоръ-съ… Это не мы, а господа… Опять тоже чтобъ не пѣть и фортепіанъ не держать, потому у хозяевъ собаки и, какъ музыку или пѣніе услышатъ, сейчасъ выть начнутъ, ну, а хозяева этого боятся.

— Дуракъ, зачѣмъ-же ты раньше объ этомъ не сказалъ, а протащилъ насъ сюда цѣлыя полъ-версты?!

— Помилуйте, да развѣ можно не посмотрѣмши?

Наемщики съ неудовольствіемъ начинаютъ уходить. Дворникъ слѣдуетъ за ними.

— Опять тоже у насъ такое положеніе отъ хозяевъ, чтобъ жильцы въ одиннадцать часовъ уже спали, а то ежели по верхнему этажу ходить, то топанье это самое внизу все слышно, ну, они пужаются. Тоже, чтобъ кошекъ не держать.

— Да замолчи ты! не надо намъ твоей дачи.

— Все лучше, какъ скажешь… Опять тоже горничной молоденькой не держать потому у насъ баринъ, хошъ и старый, а до женскаго долу…

— Молчи! прерываютъ его наемщики.

Они выходятъ изъ переулка и садятся въ карету. Съ каретѣ подходитъ дворникъ, чешетъ затылокъ и говоритъ

— На чаекъ-бы съ вашей милости…

1874