В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1

– «Сударыня, ваш муж поражен апоплексическим ударом».

Дама встала и по спешила выйти из ложи. Вдруг она вернулась и сказала капельдинеру:

– «Боже мой! в испуге я совсем забыла взять контрамарку».

Известный в Англи своими остротами граф Дорсей, будучи однажды с графиней Блессингтон в театре, увидел в одной ложе писательницу мисс Ландон, на голове которой был черный ток с белым пером. «Посмотрите, – воскликнул граф, – против нас сидит мисс Ландон с чернильницей и пером на голове».

Раз как-то знаменитая певица Каталани [116], собираясь петь в одном концерте, в зале Итальянского театра в Париже, сказала своему мужу г-ну Валабриту: – «Надобно понизить фортепиано, а то я не могу петь; но прошу вас, чтобы это было сделано к сегодняшнему вечеру». – Наступал вечер, и г-жа Каталани явилась перед публикой, но уже при первых звуках заметила, что строй фортепиано заставляет ее петь гораздо выше обыкновенного. Нисколько не смутившись, она, как искусная певица, удачно преодолевает это затруднение и кончает арию среди страшного грома рукоплесканий восторженных слушателей. Сойдя со сцены, она с сердцем говорит своему доброму мужу, совершенному профану в музыке: – «Я вас просила понизить фортепиано, а вы нисколько не позаботились об этом». – «Как не позаботился? Я сам был при том, когда его понижали и готов вам это доказать». Г-н Валабрит посылает за машинистом и спрашивает его: – «На сколько вы понизили фортепиано?» – «На полтора вершка», – отвечаете машинист. – «Ну кто прав, сударыня?» – торжественно спрашиваете муж. Г-жа Каталани пожала плечами и, обратясь с тому же машинисту, приказала сделать под укороченные им ножки подставки, во вместе с тем послала за своим настройщиком и велела ему понизить тон своего инструмента.

Артист Сантейль имел привычку возвращаться домой иногда гораздо позже, чем обыкновенно желают того портье, т.-е. привратники. Раз, явившись к своему дому около двух часов утра, Сантейль постучался в ворота, но привратник, вместо того, чтобы отпереть тотчас, объявил запоздалому жильцу, что, по новому распоряжению домовладельца, ворота запираются с этого дня в двенадцать часов аккуратно и могут быть отперты не раньше, как на другой день в шесть часов утра. После долгих увещеваний и просьб, оставшихся бесплодными, жилец решился прибегнуть к последнему и самому верному средству. Оп просунул под ворота приличную монету и они растворились как бы по мановению волшебной палочки. Сантейль, сделав несколько шагов по лестнице, вдруг как будто бы вспомнил, что оставил книгу на скамье, на которой ожидал, пока его пустят. Привратник, расположенный к услужливости недавним подарком, вышел на улицу, а жилец, воспользовавшись этим временем, быстро сбежал с лестницы и запер ворота, Полуодетый страж, не найдя книги, воротился и начал стучать. «Хозяин не велел никого пускать между двенадцатью и шестью», – отозвался Сантейль. – «Помилуйте, сударь, да ведь я же отпер!» – «И а тебе отопру, пожалуй, только за ту же цену». Портье почесался, но делать было нечего, возвратил монету.

B одном провинциальном, даже уездном городишке вo Франции, на маленьком местном театре давали какую-то пьесу, написанную по случаю наполеоновских побед, в ходе которой на сцену являлся ни с того, ни с сего орёл. Провинциальный Вокансон не сумел сделать искусственного орла, а живого в наличности не имелось, почему мэр города и общины, по совещании с антрепренером этого театра, распорядился вместо орла пустить на сцену черного индейского петуха, который как только увидел себя в таком ярком освещении, то вздумал разыгрывать роль орла без всяких шуток, почему употребил в дело свои крылья и долетел прямо в ложу, занимаемую мэром о своим семейством. Оркестр или скорее капельмейстер, думая угодить мэру, вдруг заиграл известную арию: «Оù peut on être mieux qu’eu sein de sa famille?» т. е. «где может быть лучше, как не в среде родной семьи?» При всей благонамеренности действия услуга, оказанная в этом случае мэру оркестром или капельмейстером оркестра, оказалась очень нe кстати, потому что городские шутники стали говорить, что и индюк, сидящий в ложе мэра, принадлежит к его семье, правду оказать, как и глава её, не отличаемся большим развитием и умом.

Жулковский, известный комик варшавского театра, подшутил однажды над каким-то франтом. «Я не позволю вам шутить надо мною, – крикнул франт, – я вызываю вас на дуэль». – «Очень хорошо, – хладнокровно ответил Жулковский, – но я другой дуэли не принимаю, как только на огнестрельном оружии». «Тем лучше, это скорее к результату», – сказал франт. Назначено было время и место. Жулковский добыл из какого-то вельможного, проданного за долги, замка старую пушчонку, много лет стоявшую вместе с своею подругою, другого пушкою, на террасе этого барского загородного жилища, запряг в нее шестерик лошадей и отправился, сидя на пушечном лафете, туда, где назначена была дуэль. – «Будемте же стреляться», – сказал он франту. «Ну, я вам говорю решительно, – отвечал последний, – один из нас должен здесь остаться». – «Так останьтесь, вам делать-то нечего, а у меня на руках репетиция завтрашнего спектакля, так я поеду честно назад. Поворачивай-ка, брат, коней», – сказал он кучеру, снова уселся на лафет и преспокойно уехал.

Некий оперный певец, при порядочном состоянии, имел обыкновение являться в театральную контору за получением жалованья прежде других. Однажды, когда он пришел в контору, главный кассир сказал ему: «Вам надо нисколько подождать, милостивый государь, справедливость требует удовлетворить прежде тех, которые плачут (понимая трагическую труппу), а потом уже тех, которые поют».

Странствующая труппа немецких актеров, приехав в Регенсбург, устроила свой театр в ветхом сарае на скотном рынке города. Стали играть трагедию Шиллера «Разбойники». В ту минуту, когда Карл Моор слышит жалобные стоны своего отца ив подземелья, проходило мимо походного театра стадо быков. Одно из этих животных, приняв театральный сарай зa свой хлев, вошло через задние двери на сцену, повалило рогами нисколько кулис и остановилось пред зрителями. Карл Моор, думая, что привидение появилось из башни, закрыв лицо руками, закричал: «Вечное правосудае!.. это мой отец!»

В небольшом городке давали трагедию, которая была так плоха, что при представлении ее в театре поднялся ужасный шум. Полицейский комиссар, для восстановления тишины, спросил: «Желал бы я знать, кто причина этого шума?» – «Вот этот шалун, – сказал какой-то шутник, указывая на автора».

Кто-то сказал об актрисе Дежазе (начала XIX столетия), что она, не будучи хороша, украшает собою все, что имеет на себе. Услыхав это, Дежазе отвечала ему: «Ах, милостивый государь, зачем я не так сильна, чтобы взять вас себе на плечи!»