В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1

«Знали ли вы о смерти привратника этого замка?» – спросить Людовик XV. – «Государь, я с ним не был знаком», – отвечал Ришелье, растерявшись от такого странного приема.

Ничего нет подобного хладнокровию генерала Кюстина во время сражения. Один из его адъютантов, Барагэ-д'Иллье, читал ему депешу во время битвы. Пуля пробила письмо между пальцами адъютанта. Барагэ-д’Иллье останавливается в замешательстве смотрит на генерала. – «Продолжайте, – отвечал Кюстин, – пуля вырвала не более одного слова».

Бассомпьер, известный придворный и остряк времен Генриха IV, спросил однажды у капитана Стрика: который ему год? – «Право не знаю, – отвечал капитан, – и наверное не помню, а должно быть или 58, или 48» – «Как так, ты не знаешь своих лет?» – спросил, смеясь, Бассомпьер. – «А на какого черта мне знать их? – возразил старый солдат. – Я считаю свои доходы, стада и деньги, потому что их можно у меня украсть; во лет своих не поверяю никогда, потому что никто не может украсть их».

Герцог Карл Виртембергский, охотившись однажды в Шварцвальде, остановился отобедать в одной гостинице, где ему так надоели мухи, что он обратился к хозяйке и полусердито, полушутливо сказал: – «Ты бы накрыла лучше за печкой особый стол для мух; право неприлично, что они, неприглашенные, так надоедают мне». – Умная хозяйка поспешила исполнить это приказании и, приблизившись почтительно к герцогу, произнесла: – «Кушанье подано; не благоугодно ли будет вашей светлости приказать мухам отправиться к своему столу».

Французский генерал, завистник и льстец, говорил герцогу Энгиенскому, впоследствии великому Конде, только что выигравшему знаменитое сражение при Рокруа в 1643 году: – «Что могут теперь сказать завистники о вашей славе?» – «Я вас спрашиваю об этом!» – отвечал вопросом герцог.

В прежнее время в Версале существовало обыкновение, для праздника Тела Господня, снимать гобеленовые обои и развешивать их по дороге процессии. Эти обои и тогда считались вещью чрезвычайно драгоценною, а потоку для сохранения их принимались некоторый особе меры. Чаще всего около них ставили часового из солдат королевской стражи. Раз пришлось исполнять обязанность одному швейцарцу. – «Ты встанешь вот против этих обоев, – сказал ему полковник, – Ходишь ходить с ружьем взад и вперед, не показывая виду, для чего именно ты поставлен?».

Это было в одиннадцать часов утра. Процессия прошла в час, и как только она удалилась, драгоценные обои сняли и внесли во дворец. Вечером в тот же день, полковник, проходя по улице, увидал солдата своего полка, преважно прогуливающегося взад и вперед с ружьем на плече. – «Что ты здесь делаешь в такую пору?» – опросил он солдата. – «Я не показываю виду, полковник, для чего я тут поставлен», – отвечал очень серьезно простоватый швейцарец ломаным французским языком. Тогда командир вспомнил приказание, отданное им поутру солдату, который так оригинально понял свою обязанность.

В несчастный день Хиарийского сражения, Катина [12], хотя и раненый, старался соединить свое войско. Один из офицеров сказал ему: «Куда хотите вы, чтоб мы шли? Смерть впереди нас». – «А стыд позади», – возразил Катина.

Герцог д’Эпернон [13]видел постепенное падение своего кредита при дворе по мере того, как возрастал кредит кардинала Ришелье. Однажды он, сходя с лестницы сен-жерменского дворца, встретил кардинала, всходившего по ней. – «Что нового, герцог?» – спросил кардинал. – «Что вы поднимаетесь, а я спускаюсь».

Ле-Камюс, епископ беллейский, был однажды в гостях у кардинала Ришелье, который спросил его, что думает он о двух новых книгах: «Государь» Бальзака и «Министр» Силона? – «Ничего особенного, монсиньор!» – «Однако же скажите, что вы думаете?» – «Да… что «Государь» ничего не стоит, а «Министр» и того меньше».

Гуго Гроций [14], в бытность свою в Париже в качестве посланника, повредил себе как-то ногу и вынужден был прихрамывать. – «Не упадите», – сказал ему однажды шутя французский король. – «Ваше величество, – возразил Гроций, – я давно уже знаю, что почва во Франции весьма скользка».

Маршал Фабер [15], при осаде Турина, в XVIII в., был ранен в ногу из мушкета. Тюрен и кардинал Ла-Валет увещевали его отнять ногу, согласно с мнением всех хирургов. – «Не должно умирать по частям, – сказал Фабер, – смерть возьмет меня всего или ничего не возьмет». – Ему не отняли ноги и храбрый маршал вылечился от раны.

В битве при Року, Видаль, сержант Фландрского полка, подавал руку князю Монако, своему полковнику, чтоб свести его в лазарет. Вдруг пуля раздробила ему руку. Сержант, не растерявшись, переменил только руку, сказав: – «Возьмите вот эту, князь, та никуда более не годится».

Иван Гьюйтон, отличившийся при осаде Ла-Рошели, когда кардинал Ришелье осаждал это убежище кальвинизма, гражданину, выставлявшему ему на вид крайность, до которой доведены были жители города, весьма хладнокровно отвечал: – «Я никогда не соглашусь сдать город до тех пор, пока хотя один из нас, чтоб запереть ворота, останется в живых».

Когда Мирабо [16]отправлялся в конституционное собрание, то брал всегда с собой в карету чемоданчик с разными вещами. Кто-то спросил его о причине такой странности. – «Я делаю это потому, – отвечал депутат, – что человек, пользующийся почетом во время революции, должен быть всегда готов или бежать или взойти на эшафот».

Однажды посланник Карла Великого в Турции был позван на аудиенцию к султану Солиману. При входе в залу он заметил, что для него не приготовлено стула и, сообразив, что это сделано с оскорбительным умыслом, он преспокойно снимает свое верхнее платье, кладет его на пол и садится, как будто это так и быть должно. Тогда он начинает очень твердо, ясно и спокойно излагать свое мнение, и когда аудиенция была окончена, он выходит из залы с тем же невозмутимым спокойствием, оставив платье свое на полу. Кто-то заметил ему о том, но посланник отвечал с достоинством: «Посланники моего короля не имеют привычки уносить стулья, на которых им приходится сидеть».

Когда герцог Люксембургский [17]входил в церковь в минуту молебна, принц де Конти сказал, указывая на множество завоеванных знамен, украшающих в эту минуту храм: «Господа! Пропустите обойщика этой церкви».

Когда Людовик XIV осаждал Амстердам, городские власти собрались в ратуше для совещания и, видя, что оборона долее невозможна, они решились с общего совета передать королю ключи от города и объявить себя побежденными. Один очень старый бургомистр, утомленный продолжительными прениями, задремал под шумок так крепко, что его насилу добудились, когда понадобилась его подпись. Протирая глаза, старик спросил: – «В чем дело?» – «Мы все согласились вручить французскому королю ключи от города». – «Да разве он их спрашивает?» – «Нет еще!» – «Э, господа, к чему же вы меня разбудили, подождали бы, чтоб он их потребовал!»