Андрей Кивинов - Черная метка

Они завернули за угол дома, к небольшой лужайке, на которой паслась пегая коза, привязанная к столбику. Дмитрий Павлович решительно направился к Зорьке.

– Осторожно, – предупредила Тамара Михайловна, – она бодливая.

– А мы с ней ласково.

Гость осторожно положил ладонь между рогов. Потом погладил травоядное животное по голове и потрепал по шее.

– Красавица, хорошая… Прелесть.

Зорька, обычно агрессивная на чужаков, на этот раз смирно стояла и не проявляла никакой агрессии. Дмитрий Павлович и, правда, обладал гипнотическими способностями. А может, просто был хорошим человеком. Говорят, животные сразу чувствуют это.

– Кроме меня никто коз здесь не держит, – сказала Тамара Павловна, – а зря. Хлопот с ней немного, зато молоко свое. Вы любите козье молоко?

– Обожаю. Оно очень полезное.

– Я буду вам приносить по утрам. Хотите?

– Спасибо, – еще немного потрепав козий загривок, гость вернулся на дорожку, – Тамара Михайловна, вы не стесняйтесь. Если что-то помочь по хозяйству, обращайтесь. Руки, как говорится, растут из того места.

– Да что вы… Отдыхайте. Я прекрасно справляюсь…А там у меня банька, – указала хозяйка на небольшой черный сруб, – старенькая, еще до войны построена, но очень жаркая.

– Люблю попариться. От души. Жаль, до речки далековато, а то б после парилки, да в холодную воду.

– Так у меня копанец есть. Вон, в кустах.

– Что, простите, есть?

– Копанец. Ну, пруд небольшой. Еще мать выкопала. Специально, чтоб после баньки макаться.

– Какое необычное слово. Копанец. Надо запомнить. Для книги. Я люблю такие народные слова. Если еще что-то знаете, буду рад.

– Да я сама-то городская, здесь только детство провела, да вот после маминой смерти живу. Но можно с деревенскими поговорить. Наверняка что-нибудь знают.

– А деревня большая?

– Раньше большая была. Даже Суворов здесь именье держал. А сейчас дворов десять всего, да и то одни старики. Молодежь по городам разбежалась. Иногда дачники на лето приезжают.

– Печально, – наморщил лоб Дмитрий Павлович, – теряем традиции. Я читал, за один день в России исчезают две деревни.

– Куда исчезают?

– Совсем. Старики умирают, а молодежь в города бежит. Я пока к вам ехал, сколько домов заколоченных видел. Очень грустно.

– Ой! – спохватилась Тамара Михайловна, – вы ж с дороги проголодались наверное, а я вам тут экскурсии устраиваю!

– Ничего страшного, я бутербродов перехватил.

– У меня ж борщ свежий, специально сварила. Сейчас подогрею. Вы будете борщ?

– Не откажусь. Давайте так сделаем – я на речку прогуляюсь, а вы разогревайте.

– Хорошо. Минут через десять накрою. Если купаться захотите, лучше подальше пройти, там спуск к воде получше.

– Нет, я просто так пройдусь. Подышу.

Тамара Михайловна вернулась в избу, застелила на стол свежую скатерть, поставила на плиту борщ. Украдкой, словно стесняясь, посмотрела на себя в зеркало. Неодобрительно покачала головой, отыскала на трюмо окаменевшую помаду. Подышав на нее, подкрасила губы. (Забыла, когда и пользовалась. А перед кем красоваться? Перед козой или Карабасом?) Быстро сняла платок, распустила волосы и, расчесав, заплела их в игривый хвостик. Поменяла платье на более веселое. Ну, вот, совсем другое дело. Надо было сразу так сделать. По одежке встречают.

Вернувшись с прогулки, гость заметил перемены в облике хозяйки, и еще раз уютно улыбнулся. Прежде чем сесть за стол, он достал из сумки две бутылки вина.

– Я, вообще-то, почти не пью, – похвастался Дмитрий Павлович, – это в подарок. Угощайтесь.

– Ой, да я тоже не любительница. Вот сливянки своей иногда выпью после баньки, и все. Может, хотите попробовать? Она не крепкая, градусов пятнадцать.

– Ну, если не крепкая, то не откажусь. За знакомство.

Тамара Михайловна полезла за бутылью.

– Я по молодости, если честно, выпивал, – признался Дмитрий Павлович, – когда еще на «Скорой» работал. Иногда даже во время дежурства. Но после того как больного по дороге в больницу потеряли, прекратил. И с тех пор держусь.

– Как это потеряли?

– Пьяного одного избитого ночью везли, а заднюю дверцу у машины плохо закрыли. На светофоре водитель резко газанул, носилки и выскочили. Они на колесиках. В больницу приехали, а больного нет. Представляете? Ни носилок, ни больного. Бросились назад. А он как прикатил к обочине, так и лежит. Хорошо, пьяный, не понял ничего. А то б сколько шума было. С тех пор я на работе ни-ни, а потом и вовсе прекратил. Так, по большим праздникам, чисто символически.

Тамара Михайловна вспомнила своего отставника и вздохнула. У того каждый день – большой праздник.

Во время обеда гость немного рассказал о себе. Родом он из Мурманска, мать до сих пор живет там. Отец – в прошлом журналист, умер девять лет назад. После армии Дмитрий Павлович приехал в Ленинград, поступил в Медицинский. Выучился на хирурга. Пару лет работал на «Скорой», женился, но неудачно, через год разошелся. Защитил кандидатскую, сменил несколько больниц, сейчас практикует в небольшой клинике, в центре Питера. Живет в однокомнатной квартире, в спальном районе. Смог получить жилплощадь благодаря влиятельным пациентам. До этого мыкался по общежитиям и съемным комнатушкам, но в Мурманск возвращаться не хотел. О том, что творится на личном фронте в настоящий момент, умолчал. А Тамара Михайловна сочла нужным не уточнять. По крайней мере, пока.

– А книга?

– Книги, если так можно выразиться, мое хобби. Даже больше, чем хобби. Своеобразная смена обстановки, отдушина. Не у меня одного, кстати, такое увлечение. Булгаков, например, Чехов, если помните… Моэм, в конце концов. Психологи советуют периодически менять род деятельности. Например, с физического труда на творческий. И наоборот.

– А медицина настолько тяжелый физический труд?

– Еще какой. Порой приходится стоять у операционного стола по десять – двенадцать часов. В полном напряжении. Вы не представляете, что это такое. И если не разгружаться после этого, можно сойти с ума. Кто-то из моих коллег разгружается с помощью алкоголя, а я вот предпочитаю сочинительство. Небольшие эссе, рассказы, зарисовки. Все, что за день накопилось, выплескиваю на бумагу. Что не удалось сделать в жизни, удается в тексте. Это помогает лучше всяких антидипрессантов. Возможно, без этого я бы давно сломался, если можно так выразиться.

– А почему именно книги, а не музыка или еще что-нибудь?

– И рад бы музыку творить, но, увы… Способностей нет. Ни слуха, ни голоса. А сочинительство это мое. В принципе, говорят, любой человек при желании сумеет написать книгу.

– Как интересно. А ваши книжки выходили?

– К сожалению, нет, – с небольшим оттенком расстройства ответил Дмитрий Павлович, – во-первых, потребность в литературном творчестве возникла у меня не так давно, и написал я еще совсем немного, а во-вторых… Увы, рынок творческих услуг переполнен. Сейчас печатают, в основном коммерческих авторов, а я себя к таковым не отношу. Да мне и не надо, чтобы меня печатали. Главное, самому получать удовлетворение. Вот вы, например, не для продажи делаете такую прекрасную сливянку?