Олифант Олифант - Секреты крылатых слов и выражений[СИ]

НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ

В далёком 1905 году жил в Москве на Пресне рабочий Степан. Был он молод, силён и работал штамповщиком на заводе. Хватал длинными клещами раскалённую стальную болванку, метал её под пресс, а затем сталкивал готовую деталь в железный ящик. Работая, Степан напевал что–нибудь вполголоса и мечтал о дочери главного инженера.

— Вот, — воображал он, — приходит девица в цех, а тут я. Ладный и красивый. Глаза круглые, нос уточкой, кудри вьются. Влюбляется по уши. Папаша сразу распоряжается меня в мастера определить. И начинаем с ней любиться и жить–поживать.

И, что вы думаете, действительно, улыбнулась удача Степану! Зашёл как–то, раз наш герой в трактир, заказал пива с кренделем. Сидит, мечтает. Вдруг подсаживается к нему некий господин. Ростом невелик, волосы редкие и рыжеватые, глаза с хитринкой.

— Ты, рабочий Степан? — спрашивает.

— Я‑то, может быть, и Степан, — отвечает тот. — А ты, что за хрен?

— Хрен, говоришь? — заразительно смеётся господин. — Что ж, так и называй меня. Товарищ Хренин.

Покрутил головой Степан. Странный собеседник ему попался. Одет справно, чисто, на пьяницу не похож. Уж, не жулик ли?

— Дело у меня вот какое, — продолжает рыжеватый. — Выпала, дружок, тебе счастливая карта. Служу я в архисекретном ведомстве, о котором, и знать никому не следует. Ищем мы по всей Империи достойных людей и государственным подарком награждаем. Ты, как, считаешь себя достойным?

— Считаю, — голос у Степана от волнения осип.

— Тогда, — господин встал, приосанился. — Позволь одарить тебя Рублём. Да не простым, а Неразменным! Сколько им не расплачивайся, он опять к тебе в карман вернётся.

Вложил Степану в ладонь монету, да и был таков.

Битый час сидел рабочий в трактире, Рубль разглядывал. И так крутил, и этак. Достал ножик, поцарапал для интереса. Правильная деньга, не фальшивая. Крикнул «человека», потребовал пива на вынос, закуски и тотчас расплатился. Половой Рубль ловко принял, принёс заказ и сдачу серебром отсыпал. Вышел Степан на улицу, сунул руку в карман, а Неразменный Рубль — вот он! И царапинка от ножичка посверкивает.

Весь следующий день гулял счастливец! На завод не пошёл. Картуз купил с лаковым козырьком, пиджак новый, сапоги яловые, рубаху с вышитым воротом. А уж снеди всякой набрал, и не сосчитаешь. А, вечером, глядь, друзья его закадычные шагают.

Развернул их Стёпа и прямиком в трактир. Да не в «общую», а в отдельный кабинет привёл. Метнул «человеку» Рубль, мол, расстарайся, любезный, самого свежего. И, как пошла гульба у ребятишек, только держись. Половой с улыбкой взад–вперёд летает. Гармонист залётный «Ванюшу пастушка» жарит. Барышни, само собой, появились, хохочут заливисто.

— Шампанского хочу! — барствует Степан.

— Расплатиться не желаете-с, — шепчет половой в ухо.

Сунул наш гуляка руку в карман. Пусто! Нет Рубля. Вмиг протрезвел Стёпа. Всего себя обшарил–ощупал, ничего нет.

— Караул, — шепчет. — Обокрали.

Тут не до шуток. Половой за хозяином сбегал, тот работников кликнул. Схватили, подлецы, Стёпу за вихры и давай его взашей гнать. Но, не тут–то было. Заводские друг друга в обиду не дают. Выкатились на улицу, от трактирщиков только клочки полетели. Городовой на свою голову засвистел, так и ему бока намяли. Полицейские набежали, но и к нашим подкрепление прибыло.

— Поднимайся, Пресня, наших бьют!..

Неделю Стёпа дома отлёживался, да одёжку в сотый раз перетряхивал. И не было ему дело, что за окном выстрелы громыхают, казаки скачут, да бомбы рвутся. На восьмой день пришли за ним жандармы, свели в Бутырку, а оттуда прямиком в Тобольский край спровадили.

А в восемнадцатом году всем арестантам амнистия вышла. Вернулся Стёпа в Москву, идёт домой, глаза таращит. Повсюду солдаты с красными бантами, матросы в пулемётных лентах, девки в кожаных тужурках. Вдруг, видит, идут навстречу люди, хором поют, а в руках у них флаги, да портреты. Присмотрелся Степан, а с портретов на него старый знакомец хитро щурится. Обмяк бедняга, к забору притулился.

— Кто это? — спросил у проходящего мимо матроса.

— Эх, ты, деревня, — поправил маузер тот. — То ж, товарищ Ленин.

— Хренин? — переспросил Степан.

— Ленин, дурья башка, — посуровел матрос. — Ты, браток, с такими словами не шути, вмиг за жабры подвесим.

Вспомнил горемыка свою встречу с господином, Рубль Неразменный, трактир, драку, жандармов, каторгу.

— Хочу, — говорит, — этого Ленина увидеть.

— Эка хватил, — присвистнул морячок. — Знаешь, сколько к нему народу прётся? Со всей матушки, язви её, Рассеи. А, что за дело у тебя к нему?

— Давал мне Ленин в пятом году одну вещь, — осторожничает Степан. — Такая, понимаешь, штука, что всю жизнь твою меняет. Сам чёрт тебе не брат становится.

— Что же, — матрос приосанился, бушлат одёрнул, — такая вещица и у меня имеется.

— Врёшь, — растерялся Стёпа.

— Смотри, браток, — и из кармана бумагу достаёт. — Мандат называется. Давай–ка, земляк, к нам, в ЧК. Выправим и тебе такой.

— Да, нет, — воротит нос наш герой. — Мне бы Рубль.

— Какой, рубль? — горячо дышит ему в лицо моряк. — С мандатом у тебя и харч, и золотишко, и марафет. А деньги эти паршивые, вообще скоро декретом отменят.

Глянул Степан на портрет Ленина, потом на матроса.

Эх, была не была, — махнул рукой. — Не на завод же опять идти.

Обнял нового друга за плечи и зашагал с ним.

«Как просты, как понятны, как близки эти мысли всякому честному рабочему…»

В. И. Ленин. МАЕВКА РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЛЕТАРИАТА.

НЕ СОЛОНО ХЛЕБАВШИ

Русская кухня это не только каши и щи, а, в первую очередь, соленья. С чего начинается застолье? Разумеется, с «разгонной», которая, будучи неправильно закушенной, способна испортить и обед, и настроение.

Как можно обойтись без квашеной капусты! Мелко порубленная, с розовыми нитями моркови, политая подсолнечным маслом и обложенная кольцами репчатого лука, она так и манит. Возьми щепотью, вытащи из миски, открой рот и положи на язык. Хрустишь капусткой, крутишь головой, — Ах, хороша.

А солёные огурцы? Крохотные, пупырчатые с блестящими боками, цветом напоминающие раков. Надеваешь его на вилку, стряхиваешь прилипшую корзиночку укропа и, прежде чем укусить, мгновение любуешься. Или, возьмём большой, зрелый огурец с крупными белыми семенами. Нарежь его прозрачными кругляшками, положи на ломоть ржаного и покрой сверху ледяным розоватым ломтиком сала.

Грибы… Часами можно рассказывать об их божественном вкусе. Простецкий груздь с чуть заметной горчинкой и краюхой хлеба украсит и крестьянский стол, и царскую трапезу. Что уж говорить о скользящих по тарелке боровичках, о веселящих сердце опятах, о солидных валуях, бесхитростных сыроежках и рыжиках.