Павел Воронцов - Погнавшимся за миражом

Наконец он соскочил с обреченного пневматика и побежал прочь, пока и его не засосало. Только оказавшись на твердом месте, Игоревски обернулся

Пневматик уходил под песок как корабль получивший пробоину ниже ватерлинии. По ходу дела он медленно кренился на правый борт. Вот скрылся под песком бампер, вот, шурша, песчинки потекли на сидение, вот уже на поверхности осталось только одно колесо, вот скрылось и оно. Пустыня очистила себя, проглотив чуждую машину и вновь замерла, исполненная неподвижности. Игоревски растерянно оглядывался, стоя на краю зыбуна.

- Кажется, придется возвращаться пешком, - пробормотал он наконец. Не ради слов, просто надо было что-то сказать, чтоб успокоится. Последние песчинки в глубине потревоженного зыбуна упали, занимая новое положение. Зыбун был готов ждать следующую жертву, как ждал предыдущую - миллионы лет.

Наверное, Игоревски стоило сразу развернуться и двинуться назад. У него было мало шансов вернуться до рассвета и ему следовало бы повернуться спиной и шагать всю ночь напролет не глядя по сторонам и ни на что не отвлекаясь, тогда к утру он, усталый, возможно, вернулся бы туда, откуда начал, где стоял покосившийся краулер, где два пневматика уютно дремали в тени металлической громады и где Станкевич с Джойстоном спокойно спали в своих каютах свернувшись калачиками. Но он оглянулся.

До нее было сто метров. Даже меньше. Восемьдесят. Нет, еще ближе. В семидесяти метрах от него стояла Она. Игоревски не мог оторвать от Жаклин глаз. Она танцевала и он видел каждое движение ее танца. Он видел, как плавно движутся ее ноги, как взлетают и опускаются светлые волосы. Когда она вскинула руку к висящему среди звезд Фобосу, он различил каждый пальчик на руке.

Игоревски не мог поступить иначе. Он шагнул к ней. Он не мог позволить себе потерять Жаклин еще раз. Танцуя, Жаклин пошла прочь. Светлые волосы развевались на ветру.

- Жаклин! - Игоревски побежал.

Сначала он рванулся изо всех сил. Жаклин была слишком близко, что бы теперь отступать. Девушка бежала непринужденным игривым бегом, танцуя на ходу, и Игоревски даже казалось, что временами Жаклин оборачивалась что бы позвать его.

- Жаклин, да куда же ты, вернись! - крикнул он, но только потерял дыхание.

Бежать в респираторе было чертовски неудобно. Ремешок крепления давил на затылок. Игоревски начал задыхаться. Воздух свистя выходил через клапан и с трудом засасывался внутрь. Тяжеленная шуба давила на плечи. Унты, казалось, при каждом шаге хватались за грунт и не хотели его выпускать. Стекло запотело. Жаклин неслась в семидесяти метрах перед ним, так легко, что еще чуть-чуть и взлетит. Ей было легко: на ней не было ни единой нитки.

Наверно они пробежали километров десять. Иногда Игоревски переходил на шаг - тогда и Жаклин замедляла свой бег.

В боку кололо. Недостаток воздуха разрывал грудь.

- Вернись! - позвал Игоревски и рухнул вниз.

Запотевшее от бега стекло помешало ему вовремя заметить оползень и Игоревски упал, увлекая с собой сотни и сотни камней. Не извернись он и не схватись за крошащуюся землю, смерть неминуемо настигла бы его сорока метрами ниже. А так он почти что повис, распластавшись на крутом косогоре. Из под ног сыпалась земля. Камни, за которые он уцепился, были мелкие и острые и резали руки несмотря на рукавицы.

Очень осторожно Игоревски подтянул под себя одну ногу, вторую. Оперся на них, протягивая вперед дрожащую правую руку. В этот момент камень из-под левой вывернулся и Игоревски чуть не полетел вниз. С диким криком, он вонзил скрюченные ладони в склон, цепляясь за песок, глину, камни. Если бы не забрало респиратора, Игоревски, наверное, вцепился бы в склон зубами. Щебень потек из под него ручьем и Игоревски съехал на пол-метра, только чудом удержавшись от окончательного падения.

Шестьдесят секунд, целую минуту, он висел молясь Богу и считая удары сердца.

"Боже, - подумал он, - Помоги!"

Капелька пота пробежала по носу.

Сквозь рукавицы Игоревски ощущал как дрожат камешки за которые он держался.

Откуда-то пришла глупая мысль что, вися враскаряку, человек напоминает распластанную лягушку или цыпленка табака. Игоревски удивился, как может еще думать о таких пустяках.

Прежде чем вылезти, он сорвался еще дважды.

Несколько минут после этого Игоревски лежал не двигаясь и пыхтя, как какой паровоз. Сквозь шубу и термокостюм, он ощущал холод чужой людям земли. Капельки пота стекали по щекам и падали на забрало респиратора. В голове шумело, казалось, он слышит отдаленную музыку. А может, это выл голодный марсианский ветер.

Когда Игоревски поднялся на ноги, Жаклин была в двадцати метрах то него. Двадцать метров! Она стояла полуотвернувшись и перебирала свои длинные пряди.

Игоревски шагнул к ней. Жаклин - от него.

- Нет, - прошептал Игоревски отворачиваясь. - Нет.

Он внезапно почувствовал, что его бьет дрожь. От холода. Дрожащими руками он снял с пояса блок питания термокостюма. Лампочка индикатора не работала. БП сгорел. Давно, видимо, еще когда электросхему в пневматике вышибло разрядом "банки". Ведь он-то работал в момент разряда в отличи от фонарика. Просто на то, чтобы тепло ушло сквозь шубу понадобилось какое-то время, а потом Игоревски стало не до того.

Игоревски разжал руку и БП упал на песок, глухо стукнув. Человек без термокостюма проживет не так уж долго на поверхности Марса. Игоревски потянулся за рацией - если он будет пытаться согреться двигаясь, то может быть помощь успеет.

Рука нащупала пустое место. Где-то, пока Игоревски вылезал из провала, рация отстегнулась и упала, а он и не заметил.

В отчаянии он огляделся. Жаклин стояла теперь в десяти шагах, словно молчаливая тень.

- Ты... - начал Игоревски и вдруг понял. Холод пронимал его до костей. Игоревски отцепил от пояса ракетницу, повертел ее в руках, зачем-то прицелился и выстрелил в дюны. Ракета запрыгала по песчаным холмам, окрашивая их в красный свет, и потухла. Бесплатный световой спектакль для двух зрителей. Игоревски бросил ракетницу следом за ракетой. Жаклин шагнула к нему. Один шаг. Вот о чем хотел ему сказать Джойстон. Игоревски усмехнулся и начал расстегивать пояс.

Сначала Игоревски боялся, что когда снимет шубу, холод обожжет его. Но, видимо, к тому моменту он уже настолько замерз, что даже ничего не почувствовал. Последним он снял респиратор. Морозный воздух Марса проник в легкие, обжигая их своим холодом.

Жаклин стояла совсем рядом. Игоревски развел руки в стороны, приглашая ее к себе. Разряженный воздух исказил его голос:

- Жаклин, я хочу танцевать с тобой, - сказал он.

Холодный марсианский ветер толкнул Игоревски в грудь и обнял. Нежно-нежно...

У людей не принято бросать своих мертвых. Особенно, когда тело легко можно обнаружить со спутника.