Елена Бушаева - В поисках короля

Так что Гаррет с кувшином чего-то дымящегося и хмельного был как нельзя кстати.

— А ночь-то какая темная, самое то, чтобы ледей воровать.

— Довольно. — Сквозь зубы процедила Рут. — Надоело об этом.

— Хмеля жалко. — Помолчав, пожаловался демон. — Такой дурак. Мало его жизнь трепала. Вот уж кто рыцарь, почище Герка…

— Хватит, Гаррет. Забудем о них.

— Выпьем. — Покладисто согласился демон. — И пройдемся. А то меня уже задергали в придорожне, шагу ступить не могут, будто разучились и тому, что и до меня знали.

Прихваченная морозом земля сухо рассыпалась под ногами, покрытые инеем ветки хрустко ломались, если попадались на дороге. Хмельное питье теплом растекалось по телу, чуть кружило голову и туманило взгляд.

— За каким демоном тебя в лес-то понесло? — Чуть слышно ворчал гворт, но не отставал, тащился следом. — Варварская душа. Волков вздумала сыскать?

— На костер иду. — Отозвалась Рут. — Не должно его здесь быть.

— Какой костер? — Не понял демон. — Нет здесь ника… ах этот. Это не костер, это жертвенник. Чуешь, чем дым воняет?

По мнению самой Тринидад дым вовсе ничем не вонял, разве что имел специфический привкус кореньев и растертых сухих цветов.

— Зайдем. — Решила варварка.

Жертвенник был спрятан в полуразрушенном деревянном сарае, одной стеной упиравшимся в склон холма. В крыше сарая была дырка, в которую выходил дым, устроенная так, чтобы огонь не замочило дождем, дабы таковой случится. Сам жертвенник находился у подножия резной деревянной статуи, и дым, поднимаясь спиралями, обволакивал ее, скрывая лицо. Рут бесцеремонно шагнула внутрь сарая, уже понимая, что никакой это не сарай, а разрушенное гнездо одной из многочисленных богинь, которым молилось крестьянство до войны. Годы не пощадили статую, на ней были следы ударов, крови и гнили. По обычаю таких культов, сама статуя богини высекалась обнаженной, а потом ее одевали в приличествующий наряд, наверняка раньше бывший дорогим и многоцветным, а теперь простым и полинялым. У статуи не хватало пальцев: поломали, когда сдирали кольца.

— Капище. — Оценил Гаррет, задирая голову кверху, дым не помешал ему разглядеть из темноты внимательный, словно живой взгляд слепых глаз. Из глазниц тоже выковыряли камни, и на щеки статуи как будто сочилась темная кровь, впитываясь в дерево.

— Интересно, кто это. — Без интереса сказала варварка. — Кто-то молится ей до сих пор.

— Сейчас у того спросим. — Вдруг сказал демон. — Выходи, о почтенный старец, и поведай нам, что за богине ты приносишь жертвы?

В дальнем углу сарая раздался шорох, и из него выполз сгорбленный слепец.

— Уходите отсюда. — Велел он дребезжащим голосом, явно стараясь сохранить остатки достоинства, но у него плохо получалось. — Оставьте нас с Неоскверненной доживать свой век, она и так опозорена.

— Так она неоскверненная или опозоренная? — Скептически поинтересовался гворт.

Рут толкнула его и подошла к молельнику ближе. Он задрал голову, оказавшись ниже ее ростом, и тщетно старался разглядеть выцветшими бельмами, судорожно подергивая волосатым кадыком. Поборов отвращение, Рут мягко взяла его за руку, поразившись, какая у него тонкая и сухая кожа.

— Расскажи нам об этой богине. — Мягко попросила она. — Мы запомним.

— От вас пахнет вином и развратом. — Старец отнял руку. — Уходите из последнего пристанища Непорочной!

— Вино еще осталось. — Демон выразительно покачал кувшином. — Уже остыло, но все еще хорошо. Хватит и тебе, и твоей богине плеснуть. А про разврат ты прав только наполовину, да Рут? Давай, дед, погрей старые кости и развлеки женщину беседой. Ты такого вина в жизни не пил. Считай это приношением. Ради богини, а?

Гаррет поставил кувшин возле подножия, выразительно пристукнув глиняным дном о камень. У молельника дрогнули губы.

— Мы выслушаем тебя со всем вниманием и почтением. — Серьезно сказала Рут, садясь у стены на доски, покрытые полусгнившими подстилками. — Не бойся оскорбить наши религиозные чувства, говори прямо. Ты слишком стар, чтобы тебя убивать.

Демон издал смешок, веселясь над замешательством старика, и сел рядом с Рут, по-варварски скрестив ноги.

— Можешь даже проповедь нам прочитать, мы послушаем. Если ты не забыл, конечно.

— Смейтесь, нечестивцы. — У молельника задрожал голос. — Теперь можно все, после того как грязные варвары болезнью согнули могучее тело королевства и принесли с собой не просто смерть, а заразу похуже — оскверненную богиню.

— Ты о Троеликой говоришь? — Не поняла Рут. — Варвары чтят ее. До них ей вообще почти не молились, а теперь она — главное божество разоренных земель.

— Дева едина! Тринидад сделал из нее свою девку, расколол ее сущность, и извратил суть! Богиня чиста и непорочна. Она давала плодородие всему сущему, вершила справедливость устами жрецов и провожала умирающих на Дорогу Сна. А Тринидад нечистой магией развратил ее душу, смял и выковал в пламени похоти темное существо, расколотое натрое: чародейку, убийцу и отравительницу. Скажите мне, разве может быть добрым кто-то с расколотой душой?

Рут и Гаррет переглянулись.

— Скажи, почтенный старец, — осторожно начал демон, — а не много ли ты возложил на Тринидада? Каков бы он ни был, он простой человек, а людям не под силу вершить такое над богами.

— Моя богиня просто женщина. — У старика дрогнул голос. — Невинная девица, совращенная злодеем. Тринидад сам не ведал, что творил, заманивая ее на свое ложе. Она — богиня, а он сделал ее одной из многих, сравнял с самой последней девкой их паскудного племени. И когда богиня поняла, что сотворила над собой, было уже поздно. И поднялась она в неведомом ей доселе гневе, и Тринидад испугался. И тогда пошел он войной на королевство, дабы искупить свою вину и склонить перед Поруганной все головы, но ослепленный невежеством не понял, что породил страшное чудовище. Как моровые язвы полезли из ран Троеликой всякие выродки: ведьмы, блудницы и женщины, мешающиеся в законы жизни и смерти. И светлый лик непорочной забылся во тьме поколений. Одно радует, что этому скоро придет конец. Дитя, рожденное расколом великой души, не может жить долго. Троеликая погибнет, и вся тьма, которую она принесла, и которой молятся нечестивые варвары, уступит место предначальному свету!

— Ты-то не доживешь. — Язвительно бросила Рут. — И твоя непорочная тем более. Не слышала я, чтобы придорожная девка шла трепетной невестой на алтарь, даже если отправлялась к Сестрам Смерти молиться всю оставшуюся жизнь.

— Возвращение это ошибка. — Не смутился старик, подбрасывая в жертвенный огонь какие-то травы, отчего дым завихрился еще больше. — Непорочная возродится из чресел чудовища, чистая от отавы, не знающая ни прежнюю себя, ни страсти к Тринидаду.