Алексей Смирнов - Судоходство в пролет

В ноябре 2006 года я побывал на презентации.

Презентовали первый и второй выпуски альманаха «Литературные кубики», который я редактировал и пописывал в который. Мероприятие устроили неподалеку от моего дома, в магазине «Книжный дом», который сделали вместо магазина игрушек «Золотой ключик» – моего любимого, вечная ему память, у меня до сих пор сохранился поросенок, купленный там в 1970 году.

И вот мы расселись за столиками – главред, Владимир Рекшан и я, с табличками-имяуказателями перед собой, и с минеральной водичкой. А напротив расположились случайные потребители, все больше женщины с большими седалищами, да еще приблизился какой-то нетвердый мужчина в пятнистом ватнике. От мужчины исходил врожденный запах дубильных веществ и спиртов. Все вопросы писателям задавал он.

– А вот извините-разрешите спросить – про что вы пишете? – спросил он у Рекшана.

Это страшный для писателя вопрос. Рекшан растерялся и понес какую-то ерунду.

Мужчина посуровел, исполненный укоризны.

– А вот вы пишете про жизнь простых людей? Вот я – дальнобойщик. Вы пишете что-нибудь про дороги? Про нашу простую жизнь?

Выяснилось, что специально – не пишем. К сожалению, в данный момент у писателей таких произведений нет. Есть о любви.

– Любовь была вечно, – сказал дальнобойщик. – Мужчина всегда стоял перед женщиной на коленях. Вот о простых людях что вы пишете? Я целую неделю жил с бомжами, в подвале…

Причинно-следственная цепочка, вобравшая в себя проживание с бомжами и последующее стояние на коленях перед женщиной, начала отчетливо вырисовываться. Чтобы укрепиться в своих подозрениях, я попросил дальнобойщика показать книги, которые он уже купил. Роман «Запах любви» или «Ветер любви», с сердечком на обложке – ну, понятно. Уход из дома ради сожительства с бомжами – затея, за которую приходится платить и заглаживать вину. Стоять на коленях, покупать роман.

Книг о простых людях в его авоське не оказалось. Там имелся роман Петра Катериничева и что-то про космического робота.

Простой дальнобойщик взял на себя основную тяжесть беседы с писателями, выступил с наказами от простого народа и спросил, как я мог написать «Сибирского послушника», которого он не читал, зато побывал в Барнауле.

Потом состоялось вручение приза: оказалось, что издатель разыграл для покупателей домашний кинотеатр. Тут же его и выиграл какой-то пацан лет четырнадцати, который от этого совершенно ошалел, и менеджеру пришлось говорить по телефону с его мамой, убеждать ее в реальности случившегося.

Молодой человек сфотографировался на память с альманахом, кинотеатром, Рекшаном и мной.

Рекшан убивался: надо было и его допустить к розыгрышу. И меня. Я мужественно улыбался. Писатель не имеет права сетовать на лишения. Правый зимний сапог у писателя был расстегнут, там сломалась молния, и денег на новый не было. Это у меня сломался сапог.

Про Рекшана не знаю, но он тоже не выглядел автором Духлесса или чего-то еще, похожего.

Естествознание понуждает меня вести календарь наблюдений за маленьким игрушечным домиком, который установили во дворе.

Я прикинул, сколько времени понадобится, чтобы в нем нагадили, и дал один месяц. Не без погрешности, но в целом угадал.

Там, внутри этого скворечника для стервятников, вообще уже сделали все, что можно. Больше вообразить нечего.

Смотрю, как бабушка с сумкой играет с маленьким внучеком.

Топ-топ-топ вокруг домика: бабушка, по часовой стрелке. Преувеличенно паркинсонической походкой, мелкой и семенящей, как бы бежит, торопится найти внучека. Заглянула в окошечко: нету! ай! где же он? только куча говна… Топ-топ-топ вокруг домика, против часовой стрелки. Не терпится: где же внучек? Ну-ка, ну-ка…

Заглянула в другое окошко: бутылка стоит!

Куда же внучек подевался? А-а, вот он! Беги ко мне, моя радость, беги ножками.

Занимаюсь третьим выпуском «Литературных кубиков».

Там много чего будет про юмор, и юмора самого там будет сколько-то, и тонкой иронии, и не очень тонкой.

Даже статьи есть о юморе. Так что я в кои-то веки раз начал думать про юмор: почему он, какая у него причина?

Потому что смех без причины – это известно, что такое. Причина должна быть. Она и есть: это все остальное, что не юмор, то есть серьезное, печальное и трагичное. А над чем еще смеяться? Не вижу другой причины.

Ну и хватит теории.

Купила, стало быть, супруга моя булочки. Такими торгуют только у нас во дворе, в тлетворном магазинчике, весьма дешевом и гаденьком. Упаковывают в целлофан вручную. Таких булочек я больше нигде не встречал. Все у них как будто на месте, но что-то в них не то.

Тесть ходит кругами вокруг них, желает покушать.

– Погоди, их намазать надо чем нибудь…

– А я хочу это попробовать!

И вдруг его пробило; он сказал, что эти булочки выпекают на ляжках большие армянские женщины, и ему интересно.

Продолжаю усиленно размышлять о юморе.

Старый вопрос: шутит ли Господь Бог, веселится ли он?

Юмор, как мне и не только мне кажется, рождается из несоответствия формы и содержания.

Человек потешается и покатывается со смеху, а Господь, как везде указывают, скорбит. Или тоже веселится? Ведь это Он, в конце концов, понаделал такие формы с такими содержаниями – или, во всяком случае, не мешал другим.

Вот я забиваю в стенку гвоздь – естественно, криво. Скорблю, конечно, но и веселюсь. Весело его, гнутого, выдергиваю и выбрасываю, беру другой.

Господь, глядя, как я забиваю гвоздь, тоже веселится и скорбит, тем более что сам из плотников. Выдергивает меня, безрукого, и выкидывает, а сущность мою вкладывает в какой-нибудь более сноровистый организм.

Остается выяснить, что думает обо всем этом гвоздь.

Я перевожу медицинский текст, и в нем упоминается цветной атлас кожных болезней. Сразу нахлынули воспоминания. Может быть, я об этом и рассказывал, но уже давно, это точно. Не помню.

На третьем курсе, когда мы проходили кожные и венерические болезни, была у нас с приятелем одна такая знакомая Марина. Однажды она оказала мне большую услугу: нарядилась моей невестой, чтобы впечатлить и разжалобить мою бабушку, и мы с ней пришли к бабушке клянчить кое-какие лекарственные препараты, которые в аптеке не купишь и за которые вообще сажали в тюрьму, а у бабушки-доктора они лежали чуть ли не с войны. И вот моя невеста рассказала длинную историю про свою семью, пораженную раком от мала до велика, и бабушка выдала испрошенное. А так бы не дала. И мы лекарства употребили в полном согласии с нашими тогдашними интересами.

И вот эта Марина попросила нас об ответной услуге. Она училась в каком-то институте, и ее заставляли приходить на физкультуру в шортах. Их преподаватель был сущий жеребец, так и косил своим конским глазом, а ей это не нравилось. И она сказала жеребцу, что не смеет ходить в шортах, потому что страдает отталкивающим кожным заболеванием. Теперь за базар предстояло ответить, и она хотела, чтобы мы разрисовали ей ноги пострашнее.