Вадим Молодых - Разность заразы

Начались хождения и по залу. Заседание превращалось в бесцельную тусовку. Как вдруг…

– Смотрите! – безмикрофонный, но громкий в своей естественности, а потому особенно примечательный, возглас заставил всех повернуться на крик.

Человек указывал вверх и, несмотря на свой протокольный строгий гражданский костюм, поднятой рукой напоминал одновременно сенатора Древнего Рима в призыве к здравомыслию, краснокожего американского индейца в призыве к согласию и германского нациста в приветствии. Были, конечно, и другие ассоциации с менее известными в мировом масштабе персонажами – у кого как…

На потолке в центре зала прямо на глазах вырастало пятно, как будто крыша под ливнем протекла, и сейчас в зал сверху должна хлынуть вода.

Однако вода не то что не лилась, но даже и не капала. И вообще, присмотревшись, все начинали понимать, что дело не в воде: «Что за чёрт?! Где приходится работать!»

Почему так быстро разрастается? Вдруг это какая-то очередная неизличимая зараза? А если это террористический акт?!

Причём многие стали сразу же отдавать себе отчёт в том, что последняя мысль оказалась на самом деле последней – все смотрели на пятно так заворожено, словно не смотреть на него было выше их сил. Тягу эту и интересом-то назвать было сложно – все просто смотрели, повинуясь общему… то ли порыву, то ли призыву, и всё. Мыслей в головах просто не было. Вернее, они словно бы исчезли разом. Как будто через взгляд ушли в пространство зала, всосались и растворились в пятне плесени на потолке.

А плесени ли?..

Откуда? Техническое и санитарное состояние здания безупречно.

Удивительно, но следом внимание всех опять было привлечено трансляцией из пустыни. Там началось сворачивание несостоявшегося мероприятия. Разочарование извещённых об этом зрителей быстро перешло в негодование – деньги-то уплачены! За что? Где обещанное зрелище? Где «зелёные человечки»?!

Гул толпы, начавшей спускаться с трибун, основной нотой имел ноту недовольства, которая стала заглушать все остальные звуки, сложенные в композиционно-торжественную последовательность, исполняемую поднятым по тревоге во всеоружии и привезённым в пустыню главным симфоническим оркестром США. Наконец и тот, будто бы не выдержав унижения бессмысленностью своего здешнего выступления, тоже умолк – трубно сдулся.

Камера последний раз показала президента и, невыключенная ещё, зашатала его по экрану, заподкидывала и, в конце концов, потушила. The end.

И сразу же на экранах в зале генассамблеи стала демонстрироваться картинка о происходящем в зале же, словно издевательски предлагала посмотреть на самих себя со стороны. Но пятно на потолке вытеснило все другие микросюжеты, став одним большим статичным действием постановки. Его показывали так крупно, что теперь, наконец, его можно было рассмотреть, не напрягаясь, без использования театральной оптики, имевшейся у некоторых заседателей-эстетов, не желавших зависеть от капризов внутренней трансляции.

– Плесень! – разноязыко зашелестело-загудело-зарычало в зависимости от фонетических особенностей языков в разных углах зала.

– Oh God! Только этого не хватало… Да ещё в прямом эфире… Что за день сегодня!

Это было проговорено себе под нос председательствующим на заседании. В сердцах сказано на привычном и понятном всем английском языке в микрофон, который он, конечно же, забыл отключить, будучи в растерянном расстройстве, как поняли многие.

То ли расчувствовавшись от недипломатического откровения замгенсека, то ли расценив эту реплику как театральность, некоторые заседатели даже похлопали в ладоши. Но скорей всего, аплодисменты – вежливые, негромкие, с ленцой аристократизма – были обозначены как проявление энтузиазма от того, что стало происходить хоть что-то после многочасового беспредметного ожидания. Как следствие этого откровения души на лицах появились даже одобрительные и ободрительные улыбки.

Но тут мирно гудящую тишину взорвал многократно усиленный динамиками пренебрежительный возглас:

– Да ладно вам!

Все вздрогнули и задёргались, не понимая сразу, кто так осмелился заговорить в столь рафинированном мировом собрании. Несколько человек, впрочем, сумели быстро зрительно выхватить источник высокомерия и уже стояли, указывая руками и пальцами в направлении того, кто продолжал так же злобно, как и начал:

– Тоже мне пострадавший! Было бы из-за чего истерить… Подумаешь – плесень на потолке… Вот у нас расстройство так расстройство! Инопланетяне эти чёртовы! Где их носит? Заблудились, что ли?

И добавил совсем уж непротокольно:

– Fuck them…

Никто не мог поверить своим ушам – высший дипломатический форум на планете! Эталон этикета и сдержанности, консерватизма и толерантности… А тут!

Однако наиболее ближние к хаму быстро меняли природу своего недоумения с безусловного негодования на весёлое удивление, видя выражение лица возмутителя спокойствия, которое было тоже недоумённым, словно само себе удивлялось.

Проговорив эдакую неучтивость, хам с таким растерянным видом оглядывал уставившихся на него дипломатов со всего света, что у тех не осталось никакого сомнения – он не хотел. Само вырвалось!

Перенервничал человек… Было от чего – председателю хамил руководитель американской делегации. Сейчас всё руководство США, весь американский официоз чувствовал себя, как ещё живой карась, увидевший сковородку.

Но секундное понимание и сочувствие сменились гораздо более вытянутым в будущее злорадством даже у давних и постоянных союзников США. Кое-кто и руки откровенно потирал в предвкушении скандально-протокольного унижения мирового гегемона и доминанта.

А северокорейская делегация откровенно смеялась в голос, не в силах произнести ни слова, восторженно ощущая себя наконец-то по-настоящему счастливой в своей единственно верной идее «чучхе».

Предварённый нахальным смешком в динамиках и переведённый как «Ха!» в наушниках раздался призыв руководителя российской делегации к допуску в зал журналистов:

– Почему тут только камеры? Толпа репортёров томится в пресс-центре… Надо их пустить. Пускай посмотрят-послушают и расскажут всё как есть. Триумф свободы слова, а-а? Ха-ха-ха…

Ржать, а не смеяться, начали многие, если не все. Дипломатическое собрание превращалось в балаган – в базарное сборище. При этом каждый из присутствующих думал… Нет! Был уверен… что неприглядно будут выглядеть только его враги и соперники, а сам он – безусловно и в высшей степени достойно.

Однако председатель заседания отнёсся к российскому сарказму совершенно буквально:

– Да! Вы правы! Разумеется! Пусть входят…