Элеонора Кременская - Пьяная Россия

«В геенну потащили!» – прокомментировал мрачно Карлсон и вдруг, выпрыгнул из мешка.

Друзья ринулись вслед за ним. Воины Адонаи тут же среагировали, развернулись и уставились на троицу своими невозмутимыми черными глазищами. Троица напряглась, давя ангелов усилием воли. Адонайцы были сильны и не уступали. Бой явно был неравен. Души беспомощно наблюдали.

Наконец, трое отчаянных друзей одолели ангелов. Они выпустили души, повернулись и поспешили прочь. Ничего не оставалось делать, как схватить души и нырнуть с ними в тот же мешок.

Ангелы Адонаи не случайно покинули поле битвы, тут же из-за поворота, противоположного тому, куда скрылись адонайцы, появились, ангелы Люцифера, много, количеством в двадцать, а то и в тридцать… Эти выглядели как люди, только очень высокие, больше двух метров ростом, пожалуй, даже выше каждого из троицы друзей. Вечно они промахивались с ростом, не вписываясь в размеры даже самого крупного человека на Земле. Они подозрительно оглядывались. Один уже подошел вплотную к мешку, но войти, конечно же не смог, мешок не открывался для нежелательных гостей, в нем вполне свободно можно было бы пересидеть годы. Такие мешки были по всему туннелю, только ангелы их игнорировали. Давно, очень давно, в былую цивилизацию, прославившуюся невиданными боями людей с ангелами, они создавались для людей, слабых телом и духом. Ангелы предпочитали открытый бой. Люди предпочитали прятки и военную хитрость.

Люциферисты потоптались-потоптались и ушли, оглядываясь в недоумении. Что-то они явно почувствовали, может даже считали, как читают люди книгу. Карлсон сквозь зубы чертыхался, зная, что люциферисты попытаются обязательно докопаться до истины, это каменоподобным и таким же непробиваемым адонайцам на все наплевать.

Тем не менее, друзья спасли, две невинные души, что была какая-никакая, но победа. Друзья покинули свое укрытие и вместе с двумя окрыленными своим чудесным спасением душами рванули к Садам смерти, где худо-бедно, но все же эти двое недавно умерших на Земле, людей могли отдохнуть, придти в себя, набраться сил и спокойно решить, чего они хотят дальше, в каком мире поселиться, благо миров было великое множество.

Среди многообразия миров сам Роберт выбрал бы для себя один – зеленую планету в одном уголке Вселенной, где не было людей, а только свет и тени, безмятежно парящие в голубых небесах души и мирно спящие почти вечным сном выбившиеся из сил от постоянных боев с адонайцами, ангелы Люцифера.

Карлсон предпочел бы присоединиться к воинству Сатаны и плечом к плечу биться с мощными Силами, Престолами, Властями против давящего беспредела войск Бога.

Дьякон мечтал о Покое и Свете, где хотел просто перебирать книги в громадной библиотеке самого Князя мира сего, против которого он ничего не имел. О рае он не мечтал, зная, что жесткое войско Бога не допустит почти никого в рай, разве что Богородица… Но о ее блестящем мире Дьякон мечтать не смел, а только вздыхал, роняя иногда скупые слезы себе под ноги. Тяжело знать истину, от того-то, так неулыбчивы бывают многие монахи, от того так суровы бывают их приговоры, обрушивающие епитимии на кающихся грешников, монашество знает, что никакими приговорами не исправить уже души иуд рода человеческого…

Впрочем, друзьям удалось незаметно для ангелов Люцифера вечно занятых, благополучно поместить две спасенные ими души в Сады смерти. Они еще помахали им на прощание, не помышляя даже узнать, что натворили эти люди при жизни и за что немилосердные ангелы Адонаи тащили их в геенну, это было неважно. Они знали, что адонайцы каждого с Земли готовы тащить и кидать в геенну огненную, не доверяя ни сынам, ни дочерям человеческим…

Дед Марка принадлежал к тому проценту людей, которых психиатры называют тихими шизофрениками. Он понимал, что болен и потому хитрил. Следил за чистотой и аккуратностью в своей одежде, был незаметен для общества, со всеми корректен и чрезвычайно логичен.

Он вел ежедневник, в который каждый день, с самого утра скрупулезно записывал все свои дела, даже такие, как стирка носков или, что, например, он должен съесть на завтрак два сваренных всмятку яйца. Он всегда обводил красными чернилами день и месяц, запоминал их, шевеля губами, потому что знал, больные люди не помнят дат. Он носил всегда по двое часов, одни тикали у него на запястье, а другие в кармане брюк. Он боялся потерять их и, потеряв одни, знал, что всегда есть другие. Собираясь в поликлинику или в магазин, безразлично куда, он брал с собой сумку. В нее он засовывал свой ежедневник, парочку газет на всякий случай, кучу полиэтиленовых пакетов, десяток записок с его инициалами. В карманы он также распихивал записки с тем, как его зовут и где он живет, боясь внезапно обезуметь совсем и потерять память. Ну, еще кроме всего прочего в сумке у него имелся такой запас шариковых ручек и простых карандашей, что, пожалуй, целый класс из тридцати человек вполне мог бы попользоваться этим стратегическим запасом, если бы, вдруг, он расщедрился. Но дед Марка не расщедрился бы никогда.

Это был крайне скупой человек. Получая пенсию, он в тот же день всю ее рассчитывал, вплоть до последней копейки и никогда не отступал от своего плана. Марк не видел от него ни одного подарка, даже на день рождения.

Жил он вместе с родителями Марка в трехкомнатной квартире, но по предварительному уговору с родителями оплачивал только свою жилплощадь. Родители Марка сопротивлялись ему, всякий раз не принимая его лепты в общий котел оплаты коммунальных услуг, но дед настаивал на своем, не желая быть должником, у него на этот счет были свои принципы. В комнате у себя он поставил свой собственный холодильник. У него были свои кастрюльки и мать Марка после непродолжительной борьбы сдалась, наконец, деда перестали звать на общие обеды, потому как он все равно, никогда, не приходил.

Он вел себя тем более странно, что родители у Марка были порядочными и очень радушными людьми. Они были добряки и это качество их широких простых душ главным образом, и раздражало деда. Он отгородился от них, но не оставил в покое Марка.

Он и сам не понимал, что ему нужно от внука, но оставить его никак не мог. Наверное, ему просто нечем было заняться.

Ходил дед Марка скрючившись и держась одной рукою за спину. Поясница у него часто болела, развился радикулит. Но, несмотря на болезнь, дед ходил быстро, громко шаркая подошвами крепких ботинок. Глаза его выдавали крайнее внутреннее напряжение. Задержавшись на секунду на лице собеседника, он, вдруг, резко отводил взгляд в сторону, чтобы вернуться через минуту. Такое его поведение страшно нервировало собеседника. И потому у деда Марка совсем не было друзей.