Валерий Ковалев - В закрытом гарнизоне-2

Вдали виднеется застывшая в небе стрела плавкрана, по обе стороны от нее уходящие в воду, стальные пирсы, с застывшими на парящей воде черными телами ракетоносцев, а слева, на берегу под скалами, небольшой казарменный городок.

– Да, – вздыхает стоящий рядом со мной на надстройке, радиометрист Серега Чибисов и сплевывает за бор. – Тут особо не разгуляешься.

Потом, влекомый пыхтящими буксирами, крейсер совершает циркуляцию, и, раздвигая тупым носом густую воду, подходит к одному из пирсов, на котором чернеет небольшая группа встречающих. С рубки лает мегафон, я верчу в руке бухту бросательного, и мечу ее в стоящих у кнехтов матросов матросов. Легость попадает одному в голову, тот падает, и носовая швартовная дружно регочет.

– А-тставить смех! – гавкает мегафон, натужно гудят шпили, и мы «привязываемся».

Затем с пирса надвигают трап, и по нему сбегает командир.

– Товарищ командующий, ракетный крейсер «К-450» прибыл к постоянному месту базирования! Командир, капитан 1 ранга Милованов!

Вице-адмирал сует ему руку, значительно кивает головой, после чего все убывают в штаб.

После обеда на пирс въезжает грузовой «УАЗ» и начинается великое переселение.

Для экипажа определена новая белая казарма, стоящая на выходе из залива, и мы немедленно начинаем перевозить туда свой скарб.

За высокой, обитой вагонкой дверью, на которой уже привинчена медная табличка «в/ч 53117», нас встречает небольшой холл и светлый просторный кубрик, с двумя рядами голых двуярусных коек. За ними длинная кишка офицерского коридора, с непременной ленкомнатой и каютами, а в другом конце баталерка со стеллажами и умывальник с душем и гальюном.

После тесных помещений плавбазы, на которой команда обреталась раньше, все кажется неправдоподобно большим, и мы с удовольствием обходим новые пенаты.

Из четырех высоких окон кубрика, с казенными шторами и рулонами затемнений на карнизах, хорошо просматривается залив, с чернеющими вдали лодками и небольшим каменистым островом увенчанным створным знаком, похожее на плавающую гусеницу боновое заграждение справа и стоящий на якоре, серый тральщик брандвахты.

Наши «годки» довольно посмеиваются и потирают руки. До формирования экипажа они тут служили и рады возвращению.

– Ну че, кореша, прошвырнемся завтра к соболевцам? – подмигивает приятелям строевой старшина Жора Юркин. – На стакан компоту!

– А то! – басит Серега Корунский, грузно рушась на ближайшую койку.

– Серый – так тут шо, и впрям увольнений нету? – интересуется у него Витька Иконников

– Не, – крутит вихрастой башкой Корунский. – Мы ж у черта на куличках. Дальше только Полюс.

– Вот тебе и флот, мать бы его еб! – с чувством декламирует Саня Ханников, и этаж откликается гулким эхом.

Через несколько часов целенаправленного труда, все приобретает жилой вид.

Кровати образцово заправлены, палуба сияет первозданной чистотой а на вешалке красуется длинный ряд матросских шинелей с шапками. Тут же, у обязательной тумбочки, солидно прохаживается дневальный, с повязкой «РЦЫ», нацепленной на рукав.

– На клев! – орет он ровно в час, и мы, напялив шинели, сбегаем по гулким ступеням вниз, строимся и направляемся в сторону камбуза.

Его белый куб высится на сопке в конце казарменного городка, и туда, со стороны базы, ходко топают экипажи лодок.

– Прибавить шагу! – бухтит шагающий сбоку Жора, и сапоги громче хрустят по снегу.

К камбузу ведут три широких пролета бетонной лестницы, и, скользя по наледи, мы карабкаемся вверх. Морские строи напористо вливаются в широко распахнутые двери, слышны веселые голоса и мат.

Наш этаж третий.

Нацепив на вешалки шинели и шапки, а заодно и выставив пару вахтенных (иначе шустрые коллеги обязательно чего-нибудь сопрут), мы вваливаемся в громадный зал, наполненный гулом голосов и лязгом посуды.

– Сюда! – появляется откуда-то взмыленный интендант и тычет пальцем в четыре стола в центре.

Мы рассаживаемся за каждый по десять, берем в руки «орудия труда» и приступаем к трапезе.

Здесь она, как говорят, по полной морской норме. Помимо томатного сока, винегрета и шпрот в масле, наваристый мясной борщ, тушеная картошка с курицей, сдобные, посыпанные маком булочки и густой компот из чернослива.

– Ну, Желудок, – толкает в бок своего соседа, сидящий напротив Серега Антоненко. – Теперь наконец-то, мы тебя откормим.

– Угу, – мычит, вгрызаясь в огромный мосол, Сашка Миронов, по кличке «Желудок». – Море любит сильных, а сильный любит пожрать.

Желудок – феноменальный обжора. Он может в неограниченном количестве потреблять самые различные продукты, причем в любое время суток.

После обеда, разморенные едой, напялив шинели и шапки, мы спускаемся вниз, пять минут перекуриваем, а затем строимся и топаем обратно.

В районе штаба флотилии, у которого стоят несколько автомобилей и в сторону камбуза важно дефилируют старшие офицеры, мы встречаем идущий навстречу строй.

– Сашка, Жорка, здорово черти! – орут оттуда. – Когда причапали?

– Здорово! – радостно гудят наши годки. – Сегодня утром!

– Заходите вечерком!

– Непременно!

Потом мы снова доставляем с лодки всевозможные грузы, поднимаем их на шестой этаж, и под пристальным оком помощника с интендантом растаскиваем по своим местам.

А когда висящая в холле радиоточка торжественно играет полуночный гимн, наводим окончательный порядок и заваливаемся спать. Впервые на берегу за последние восемь месяцев.

Подать носовой! – металлически гавкает с рубки мегафон, я делаю шаг вперед, и, что есть силы, мечу на причал, собранный в бухту мокрый бросательный конец. Метрах в десяти, отброшенный шквальным порывом ветра, он зависает в воздухе, путается и булькает в пляшущие внизу волны.

Под соленый, доносящийся с мостика, мат и ругань бегающего по надстройке «бычка», мы со старшиной команды Олегом Ксенженко, спешно, выбираем проклятый бросательный и снова набираем шлаги.

Когда пыхтящие с внешней стороны буксиры в очередной раз наваливаются тупыми форштевнями на покрытый пеной борт крейсера, и тот опять приближается лагом к стенке, мегафон взрывается новой командой, и бросательный наконец-то достигает цели.

Вслед за этим, в кипящую воду рушится прикрепленный к нему стальной швартов, которые трое матросов на стенке, пытаются подтянуть к кнехту.

– Бах! – взлетает вверх очередная волна, бросательный лопается, матросы валятся на причал, и швартов тонет.

– …ашу..ать!! – неистовствует вверху мегафон и мы, треща спинами и отплевываясь от соленой воды, снова втаскиваем его на надстройку.

– Крепить запасной! – по петушиному орет «бычок» и Олег захлестывает на огоне второй бросательный.