Андрей Абинский - На флоте бабочек не ловят. Морские рассказы

– Здравия желаю, начальник, будем знакомы! Валера Лалетин…

– Кочегар дальнего плавания! – сказал я.

Мы обнялись. Лалетин прилетел на замену заболевшему мотористу. Банальная фраза – судьбе было угодно, чтобы мы встретились снова.

За день до прихода в Порт-Саид на «пяти углах» появилось отпечатанное на пишущей машинке объявление:

«ЖЕЛАЮЩИМ ВЫЕХАТЬ В ИЗРАИЛЬ

ЗАПИСАТЬСЯ У ПЕРВОГО ПОМОЩНИКА КАПИТАНА.

АДМИНИСТРАЦИЯ СУЭЦКОГО КАНАЛА»

На эту удочку клюнули наши женщины. Они приняли объявление за приглашение на экскурсию.

– Хотелось бы уехать в Израиль, – за всех сказала буфетчица комиссару.

Первый помощник капитана подпрыгнул на стуле:

– Как?! Что?! Куда?!

– А что, все едут, а нам так нельзя? – сварливо заявила повариха Лида. – Ужин я приготовлю заранее и – адью!

– В Израиле много интересного, – сказала уборщица Соня, – и там на четверть бывший наш народ.

– У ей зов предков, – пояснила Лида.

Комиссара чуть не хватил удар – пять девиц хотят предать Родину и уехать на ПМЖ за кордон! Да еще в Израиль!

Разобрались, конечно, стали вычислять автора объявления. Но не нашли.

Я догадался, чьих это рук дело. То ли еще будет!

Бари – Суэц. Сентябрь 1985 г.

Название второго рассказа в тетрадке разобрать не удалось – рукопись была сильно подпорчена влагой. Оставлю его на потом и назову «Третий удар». А пока…

Мы с Шурой Злобиным красили надводный борт, балансируя на маленьком плотике. Его устройство было простым и надёжным: шесть ржавых бочек и деревянный настил, покрытый толстым слоем краски всех цветов и оттенков. Работа лёгкая и приятная, и не требует умственных усилий. Макай себе валик в бадью с чёрной краской и рули в любом направлении. Малярный валик на длинном бамбуковом древке крутится легко и плавно. Густая асфальтовая краска хорошо кроет и с легким всхлипом ложится на ровную поверхность. Белилами я подновил разлапистую грузовую марку. На искрящемся чёрном фоне она сияла замысловатым китайским иероглифом.

Тёплые лучи майского солнца играли на волнах и по спирали закручивались, уходя в глубину. По борту танцевали волнистые узоры солнечных зайчиков. На зелёной воде отдыхали сварливые чайки. Они ругались между собой, крутили носатыми головами и спорили, кто из нас свалится в воду первым. Пахло солёным морем, спокойствием и мазутом.

Злобин прислонил свой шест к борту, расправил квадратные плечи и продекламировал в утреннюю дымку:

– Бурные аплодисменты! – сказал я.

Встревоженные чайки захлопали крыльями. Злобин, довольный произведённым эффектом, скомандовал: «Перекур!», – и достал мятую пачку «Беломора». Потом сделал мне замечание: – Там вон, сопли подбери, видишь, залез за край!

– Без лысых знаем, – флегматично ответил я, – подсохнет краска, выправим.

Шура был лысым. Он самостоятельно брил свой шишковатый череп и говорил: «Лысые – они умные!»

Злобин стряхнул пепел в котелок, размешал краску и неожиданно спросил:

– Андрюха, как ты как думаешь, Чацкий переспал с Катериной? Или она его того, бортанула?

– Ну, ты даешь, Шурик! Чацкий, он где?

– Где-где, в Караганде! – острил Саша. – В «Горе от уме».

– А Катерина твоя, наверное, из «Грозы»?

– Один хрен! Значит, это была Лида.

– Может быть, Лиза?

– Ну, Лиза, какая разница? Я этих баб всегда путаю…

Саня, в свои двадцать четыре года, был заочником «бурсы», средней мореходки. В перспективе он видел себя капитаном.

– Мне некогда раскачиваться, – говорил Злобин и морщил низкий лоб, – возраст подпирает. Знакомый кэп, Солоухин, возьмет меня третьим помохой. Потом, в три свиста закончу «вышку». А там – два шага до капитана. Пойдёшь ко мне в боцмана?

– Если не передумаешь, – сказал я пророческие слова. – Солоухин, он кто, твой родственник?

– Да нет, пили вместе…

«Здорово тогда надрался Солоухин», – подумал я.

Сверху, перегнувшись через фальшборт, на нас смотрел боцман Варенников:

– Эй, на барже! – вдруг закричал он. – Валик держи!

Но было поздно. Плотик качнуло и бамбуковый шест скользнул вниз, увлекая за собой малярное ведро. Саня попытался ухватить инструмент на лету, да не успел. Его ладонь прочертила изящный финт на свежей краске и Злобин тяжёлой глыбой обрушился в воду. Среди алмазных брызг мелькнули подошвы его новых ботинок. Волны сомкнулись и море охотно приняло свою жертву.

Боцман оказался на плоту раньше, чем Сашкина лысина вновь засветилась над водой. С большим трудом мы вытянули отяжелевшего матроса на дощатый настил плота. Мокрый Злобин шумно отплёвывался и размазывал чёрную жижу по щекам и лысине. Левый ботинок он потерял.

– Патрис ты наш Лумумба*, – задыхаясь от смеха, пропел дракон*. – Иди в яму*, солярой отмой ее… лысину.

Кошкой я зацепил бамбучину с малярным валиком. Бадья с краской была утеряна навсегда.

С этого дня Злобина стали дразнить Лумумбой. Но не долго. Судьба готовила ему новое, более суровое испытание.

С Лумумбой мы проживали в двухместной каюте матросов. Входя в каюту, Злобин обычно кричал: «Андрюха, ты живой?» Это меня бесило.

Вечерами Шурик корпел над контрольными работами и писал сочинения. Науки постигались с трудом, тем местом, на котором сидишь. Усидчивостью называется.

– Накатаешь с книжки, вроде, всё ясно, всё правильно. Перечитаешь, возникают сомнения и новые мысли, – рассуждал Злобин голосом Алексея Пешкова.

– Везет тебе, Шурик. У тебя еще и мысли бывают, – посмеивался я, листая его опусы, – цитирую: «Муж бьет, свекровь грызет и еще Крымская война! Душа Катерины не выдержала и, севши в лодку, уплыла вниз по Волге». У классика это звучит не так безнадежно.

Однако смутить Злобина было не легче, чем швартовый кнехт:

– Много ты понимаешь! Нам говорили – сочинение должно быть изложено просто, ясно и своими выражениями.

– Тебе это удалось. На все сто!

– Не выпендривайся, тебе и так не смочь!

Однажды, заглянув ему через плечо, я прочел на английском: «Тхере аре ася брейкерс». *

– Ух ты! – сказал Злобин радостно. – Ты и по-английски спикаешь еще хуже меня!

Я не стал говорить ему, что был победителем школьной олимпиады по английскому языку в городе Новосибирске.

В конце мая произошли два важных события. Первое – нашего «папу», Виктора Артёмовича, сменил капитан Фисенко, второе – у боцмана родился долгожданный наследник.

Фисенко сразу прозвали «ковбоем». Он любил и умел швартоваться без буксиров. Однажды машина не отработала задним ходом и мы въехали носом в причал. Чтобы залатать дыру в форпике, судно поставили в док.