Алексей Зубов - Чокнутый понарошку. Юмористические рассказы

– Тут у нас «Спецавтобаза» базируется. Собак бродячих отлавливаем, – объяснил он нам, – для того и ружье. А на мясо мэрия деньги отпускает, собак кормить. Выпьем.

И остатки мяса бросил этому привязанному ротвейлеру.

– А правда, люди говорят, что у собаки кость даже хозяин забирать не должен – укусит? – спрашиваю.

– Да, – говорит, – нехорошо у собаки кости забирать. Неправильно это.

Тут он посмотрел на тот кусок, что ротвейлер уже грыз.

– Что-то многовато я тебе дал, еще ведь пудель некормлен.

И, представляете, подошел к псине и прямо из пасти у нее вытащил кость. Отрезал ломоть и забрал. Пес, было, зарычал, но Лукич так страшно рявкнул, что ротвейлер в угол забился,

Барсик в корзине совсем ужался, а я, как моя бабушка говорит, «порскнула» в трусики.

Выпили, мне полегче стало, а Геняша и вовсе сдружился с этим Лукичом. Чуть не обнимаются сидят. А Лукич Геняше рассказывает:

– Я ведь, Генка, летчик. Сто боевых вылетов. Скучно мне тут с вами, гражданскими людьми. Честное слово, по весне уеду по контракту в «горячую точку». Невмоготу мне такая жизнь.

А ты где служил?

– Морпех, – Геняша-то мой в морской пехоте служил. Там форма такая красивая. Да он и сам.

– А я с детства о небе мечтал, даже в космонавты собирался. Рапорт подавал об зачислении. Чуть-чуть не попал.

Допили они водку, попрощались мы и пошли домой. Я Барсику спинку глажу и все думаю об этом Лукиче.

– Геняша, – говорю, – а правда, что у космонавтов детей не бывает?

– Что ерунду – то порешь, детей нет! А зачем женщин в космонавты берут – не знаешь? А чтоб проверить, сможет женщина в космосе родить или нет. Им, может, годами лететь придется. Десятилетиями.

– Подожди, – говорю, – так они что, прямо в космосе, что ли, этим занимаются? Ну, этим самым?

– Ты что, – говорит, – дура полная? Что же им за этим – на землю возвращаться?

Ну, тут я даже остановилась. Это что же за безобразие у нас в космосе творится. А правительство, наверное, не знает, нянчится с ними, дармоедами.

– Геняша, – говорю, – давай напишем куда следует, про космонавтов-то?

– Сейчас врежу тебе, – говорит, – писательница.

Я обиделась и замолчала. Он такой. Как-то приревновал меня и ударил несколько раз. Хотя я повода не давала. Не то, что Баклушкина. Та всюду, куда не пойдет, такую короткую юбку наденет – хоть стой, хоть падай. А у самой – то ни специальности, ни работы путней. Одни ноги. Вообще – то Геняша не драчливый. Наоборот, предприимчивый. Ипотеку вот оформил. Машину в кредит купили. Теперь живем, как люди.

Все мы чем-то схожи

Вот вы мне скажите старую присказку: «Что город, то норов», а я вам в ответ припомню такой случай.

Чарли «деревяшка» изо всех сил работал на маленькой фабрике по производству кожаных стульев для банков обтяжчиком, его жена Молли торчала, как «не знаю кто», целый день в маленьком кафе за стойкой, а жили они на северной окраине Нью-Йорка в многоквартирном доме. Соседей своих они не знали, то есть, лица-то их были им знакомы, но ни как звать, ни тем более кто они такие, ни Чарли, ни Молли понятия не имели. Обычные белые – что еще нужно знать о соседях? Но после Рождества жизнь вдруг повернулась к Чарли и Молли, как он выразился, «худой» стороной – соседи сбоку съехали, и вместо них в квартиру заселилась семейка иммигрантов – латиносов.

– Как думаешь, Чарли, получится с ними поладить? – спросила Молли, настороженно прислушиваясь к взрывным женским возгласам и нудному детскому крику, доносившимся из-за стены.

– Посмотрим, – сказал Чарли, – жалко будет терять работу, если придется съезжать.

Прошла неделя.

– Чарли, – сказала Молли, когда они ужинали, – надо как-то дать «им» понять, что их коляске не место на площадке перед лифтом. Зачем они ее там держат, Чарли? Почему не закатят к себе? У нее с колес грязь капает – все время следы на полу.

– Да, – сказал Чарли, – эта коляска меня тоже бесит – зачем она тут нужна? Ума не приложу. Я бы вообще выкинул ее – вот что.

Вечером, услыхав звуки южной речи, Чарли надел кепи и вышел к лифтам. У дверей боковой квартиры стояли его соседи – мужчина и женщина, и, смеясь, разговаривали.

Чарли проходя, кивнул им в ответ на их приветствие, и, впервые за всю жизнь, проявил интерес к погоде:

– Что, снегу много?

Мужчина стал с сильным акцентом что-то объяснять. Чарли покивал и поехал вниз. Вернувшись, он застал Молли встревоженной.

– Иди-ка, посмотри, теперь их коляска стоит совсем возле нашей двери! Что будет дальше, Чарли? Они поставят ее поперек – и как тогда ходить? Ты дал им понять, что их коляске здесь не место?

– Я намекнул им, дескать, снегу-то много. Нормальный белый сразу бы смекнул, что речь идет о грязных следах на полу.

– Дай Бог, чтобы у них проснулась совесть – так не хочется съезжать!

Прошла еще пара дней.

– Чарли, как хочешь, но ты должен поговорить с этими Санчесами, меня уже просто трясет всю от этой коляски. Сегодня, выходя, я чуть не стукнулась об нее коленом.

Чарли надел кепи и вышел к лифтам. Ждал он около часа, наконец, нарушители покоя появились.

– Сэр, – обратился Чарли к мужчине, – Молли – моя жена – беспокоится насчет вашей коляски.

– А что такое с коляской?

– Сэр, коляска, видать, дорогая, вдруг ее кто-нибудь заберет, или хуже того – украдет?

– О. это пустяки, это пустяки!

Чарли вернулся домой.

– Собирай вещи, Молли, не будет нам здесь житья, я сразу это знал, с первого дня, как их увидал.

Уложив вещи в машину, они заехали в кафе, где работала Молли, чтобы взять расчет. Пока Молли разговаривала с хозяином, Чарли решил сыграть партию в бильярд со своим приятелем сержантом полиции Додсоном.

– Решили податься на новые места, Чарли? – спросил Додсон прицеливаясь.

– Да, нам с Молли Нью-Йорк что-то не по душе. Неспокойно в нем как-то стало. Как жить в городе, где полным-полно людей, не понимающих человеческую речь?

Тревожная ночь, суетливый день

Сережа Гуляев лежал потный и нагишом на шестиместной (уж больно была широка!) кровати, окутанный колдовским сумраком душной майской ночи. На его двадцать третьем этаже в открытые настежь окна глупые звуки улиц доносились слабо, и в комнате тишина стояла филармоническая.

Он начал задремывать, как вдруг: «з – з – з», раздалось возле самого уха. «Что это? Комары? Откуда в городе на двадцать третьем этаже комары?» Сережа прислушался.

Сомнений не было – один паршивец комар как-то залетел в спальню и теперь деловито гудел справа возле стены. «Надо бы его убить – но как?» Сережа встал, включил свет и стал оглядывать фешенебельные (денег ушло – мама, не горюй) стены и потолок. Комара не было. «Я тебя прихлопну, как только ты сядешь», – решил Сережа и потушил свет. Ночь была душной и по-охотничьи терпеливо хищной. Он напряженно ждал минуту, другую… «З – з – з». Нахальный комариный писк теперь шел от затылка. Сережа резко набросил на голову простыню. Стало тихо.