Елена Бжания - Лучший иронический детектив – 2

– А как же быть с пульсом, давлением?

– За час все это может десять раз поменяться. Единственным нормальным свидетелем потери чувств может быть шишка, царапина, ссадина. Но это, если человек упал неудачно.

Я вспомнил, что свидетельница действительно упала, но не на пол. Узнав о том, что невеста мертва, Крупчинская сразу же как-то картинно ослабла, тело ее стало потихоньку оседать, но стоящие позади нее гости вовремя подхватили ее, не дав упасть. Так что о шишках и ссадинах на ее голове не могло быть и речи.

– Спасибо, Федор, в очередной раз ты выручаешь меня. С меня причитается!

– Да не за что, звони всегда рад! Но твой намек понял, жду приглашения!

– Обязательно! – я вдруг осознал, что у меня появился еще один хороший знакомый, почти друг. Так бывает. Иногда нескольких минут хватает, чтобы почувствовать человека и понять, что знаешь его уже много лет, почти всю жизнь, просто никогда еще с ним не встречался.

Оставшийся в моем пластиковом стакане «Калашников» утек внутрь меня за знакомство с замечательным человеком. Приятная теплота разлилась по организму назло июльской жаре. Но насладиться моментом я не успел. За соседний столик с шумом присели выпить два еще не совсем опустившихся человека лет шестидесяти. Обилие пирожков в их тарелках говорило о том, что этим людям, хоть и с осторожностью, но еще можно доверять. Один из них был в тельняшке, трико и лакированных, но нечищеных ботинках. Другой мужчина, словно в футляре, обитал в несвежем строительном комбинезоне, запросто одетым на голое обрюзгшее тело. Когда-то черные, но теперь уже седые кудрявые волосы откровенно и бессовестно торчали с его груди из-под комбинезона. Пляжные шлепанцы на ногах не скрывали намозоленных до бугров пальцев.

– От такой жары крыша уедет, не успеешь опомниться! – громко, словно он был на палубе корабля, сказал мужчина в тельняшке, которого я сразу про себя прозвал Морским Волком. – Выхожу сегодня на лестничную клетку, вижу, у соседки напротив дверь нараспашку. Ну, думаю, забыла закрыть. Она у нас такая! То ключи потеряет – я ей дверь вскрываю, то свет забудет выключить – уедет на месяц, то еще чего-нибудь. Так вот, дай, думаю, закрою, мало ли что. Только хотел к двери подойти, Аркашка позвонил. Ну, я пока ему, бестолковому, про саморезы рассказал, минут пять прошло. Выхожу потом на площадку, а дверь закрыта. Я к звонку, звоню, думаю, что Ленка сама дверь закрыла, – а мне ей надо про лампочку сказать, ее очередь вкручивать, – а мне никто не открывает!

– Так она, поди, дверь закрыла и на улицу вышла. Давай лучше выпьем, – мужчина в комбинезоне поднял стакан.

– Давай.

Мужчины сдвинули пластиковые стаканы, залихватски залили водку себе во рты, обмакнули пирожки в соус и с аппетитом закусили. Морской Волк продолжил:

– Так вот, ты же знаешь, где у меня стоит телефон?

– Конечно, знаю. На подоконнике. Тебе лишних пару метров провода жалко, чтобы поставить его как у всех людей на тумбочку.

– Вот когда этот провод порвется, тогда новый и поставлю. А пока и на окне нормально. А раз телефон стоит на подоконнике что из этого следует?

– Что?

– А из этого следует, что я всегда во время разговора по телефону смотрю в окно.

– Так. И что за окном?

– А за окном у меня одна голимая листва! Сколько раз тебе говорил: «Давай спилим втихоря этот фиговый клен к чертовой матери!» А то пока в домоуправлении этот вопрос решат, перед моими окнами уже джунгли будут! Раз десять уже им письма писал: «Прошу спилить клен под моими окнами. Кирова, сто одиннадцать, квартира восемь. Сидоров». У дома номер сто тринадцать пилят, а у меня нет! Может, Путину написать?

– Напиши, но сначала давай лучше выпьем!

– Давай.

Мужчины пропустили еще по одной.

– А раз за окном у меня одна зеленка, то смотреть мне приходится только вниз, где листвы нет. А внизу у меня, как на ладони, наш подъезд.

– Подъезд что, тоже надо спилить?

– Не перебивай! Так вот, пока я говорил по телефону никто из подъезда не выходил и никто в него не входил. Что это значит?

– Что?

– Что Ленка была дома. Она сама закрыла дверь. Просто не хочет со мной разговаривать!

– Почему?

– Потому что ей жалко лампочку вкрутить на нашу площадку!

– Не понял?

– А что тут непонятного! Жара – у людей крыша съезжает. А раньше она не такой была. И лампочки вкручивала и даже однажды пылесос мне подарила. Когда себе новый купила. Но я не злопамятный. Дверь то она закрыла, а вот такую фирменную ручку выронила.

Мужчина в тельняшке достал из трико шариковую ручку с красивой надписью и с гордостью показал ее собутыльнику.

– Вечером Ленку увижу, отдам, не буду на нее из-за лампочки обижаться, но намек все равно сделаю! Жара жарой, а свет на площадке дело первейшее!

– Простите, – не удержался я – а можно взглянуть на ручку? Мне кажется, это очень редкий экземпляр, а я как раз коллекционирую шариковые ручки.

– Гляди! – алкоголь требовал от Морского Волка широты души.

Я взял ручку. На вид она была самой обычной шариковой ручкой, какие раздают бесплатно в рекламных целях. На белой пластмассе ее корпуса было написано золотыми буквами «Контур-фото». Длинная царапина пересекала корпус ручки.

– Я ошибся, ручка так себе, но сгодиться может, – принялся я за вранье, в надежде получить первый вещдок. – Даю за нее сто рублей.

– За Ленкину ручку?

– Это ручка, скорее всего не ее. Это мужская ручка. Достаточно посмотреть на ее корпус, чтобы понять – это только для мужских рук. Вот и царапина на ней говорит о том, что ею пользовался мужчина! Он поцарапал ее о заколку на галстуке! – Выпитая водка давала мне уникальную возможность извлекать из своей головы самое невероятное вранье на высокой скорости.

– Мужская? Тогда двести, – твердо сказал мужчина в тельняшке.

– Двести рублей? Хорошо.

– Двести граммов!

Я сходил к буфетчице, взял еще двести граммов водки «Калашников» и поменял их на ручку. Покидая «Минутку» я спросил Морского Волка:

– А вы давно из дома вышли?

– Давненько, как ручку перед Ленкиной дверью нашел, так сразу и вышел. Погулять. И вот с товарищем встретиться, а что?

– Не будет лампочки на площадке. Умерла ваша Ленка.

Утро понедельника, как всегда, началось с жарки яичницы из трех яиц. Обычное холостяцкое блюдо, которое, поверьте, не стоит менять ни на какое другое, если за это придется расплачиваться собственной свободой. И поэтому лучшего гимна свободе, чем шкворчание яиц на сковородке быть не может. Когда три темно-желтых глаза посмотрели на меня с полной готовностью стать завтраком, я снял с плиты сковородку и уселся в кресло, поставив аппетитное утреннее блюдо на журнальный столик. Есть из тарелки и на кухне – удел женатиков, я же был абсолютно холост и мог принимать пищу, как мне заблагорассудится. Хоть из кастрюли, хоть прямо из холодильника, хоть на балконе, хоть под тумбочкой в коридоре. Но телевизор был только в комнате, а еда просто так непозволительная трата времени. Включив старенький «Самсунг», я приготовился поглощать блюдо, которое я так и назвал – «Гимн свободе».