Игорь Астафьев - ПЕРПЕНДИКУЛЯР

Первую проблему он решил неожиданно быстро и радикально. Когда нужно, техническая смекалка русских работает лучше суперкомпьютера. Эдуардыч придумал герметичную двухслойную пробку повышенной укупористости, состоящую из пропитанного воском смятого газетного клочка и куска старого каблука.

Само послание Эдуардыч решил написать белой краской на куске старой велосипедной камеры, разрезанном вдоль. Это было тоже принципиально новое решение, придающее посланию дополнительное качество. Оно было способно автоматически сворачиваться в трубочку. Труднее всего было с третьей проблемой. Почти все бутылки пахли алкоголем, а Эдуардыч никак не мог скомпрометировать себя перед потомками. Наконец, он нашел единственную пустую бутылку из-под подсолнечного масла. Ей-то и предстояло выполнить историческую миссию.

Оставалась мелочь. Написать само послание. Его текст. Написать надо было кратко, самое важное.

"Что же, что же я хотел бы сказать потомкам?" - мучительно думал Эдуардыч. Отказаться от проекта было уже обидно. Кк же?! Все технические проблемы решил. Зря, что ли?!

Что же сказать, что... О ценах на местном рынке? О том, как обманным путем можно получить больничный лист? О том, как уклониться от армии? Всё это казалось мелким, локальным и не на всю жизнь.

Послание должно содержать кредо всей жизни, предназначенное сберечь драгоценное время потомков для дальнейшего прогресса. Это должно быть простое и доходчивое правило, которое делает жизнь лучше.

И вот на этом месте, правильно поставив себе задачу, Эдуардыч сформулировал текст послания. Он налил в крышечку немного белой краски и, макая в неё остренькую палочку, написал на камере:

"Потомки! Никогда не разбавляйте пиво самогоном!"

Потом еще подумал и приписал:

"И никогда не растапливайте печку сырой осиной."

Эдуардыч дал краске просохнуть, потом отпустил резинку, которая немедленно послушно свернулась в трубочку, деловито запихал её в бутылку и запечатал сначала газетной пробкой, а затем кусочком каблука.

Снаружи бутылки он написал: "Благодарным потомкам." Сначала он хотел написать это изнутри бутылки, чтоб не стерлось, но так и не сумел это сделать.

Вечером Эдуардыч незаметно вышел за околицу, просверлил рыбацким коловоротом углубление в земле, осторожно опустил туда завернутую в тряпицу бутылку и присыпал её сначала песком, а затем грунтом.

После этого жизнь Эдуардыча приобрела какой-то смысл и некую завершенность. Просветленный, он вернулся в избу, поужинал и лег спать. Ему снилось будущее. Но утром он всё забыл.

Жизнь в Пенисове продолжалась.

А в это самое время на Гаваях проснулся Семеныч. Его нынешнюю жизнь вполне можно было бы назвать заслуженным отдыхом, которого так и не смогли дождаться многие поколения в России. Заслуги у многих из них были. Отдыха - не было.

На Гаваях же не было понятия "заслуженный отдых". Там это называлось просто обычной жизнью. Понятия "заслуженный отдых" не было, а сам он был. Вот такие дела.

Семеныч, не спеша, встал, выпил бокал мангового сока и ему вдруг стало противно. Не от сока, нет. Сок был чудный. Не слишком холодный, янтарного цвета. Без консервантов.

Противно ему стало от собственного гавайского благополучия, от той статики, в которой он пребывал. От состояния окончательного финиша. Пусть успешного, но финиша.

Ему часто снилась тюремная камера в Черной Дыре. Просыпаясь, он поначалу радовался тому, что это был только сон. А потом почему-то втайне жалел об этом.

На первый взгляд, это было необъяснимо. Казалось бы, что человеку еще надо? А действительно, чего?

Славы, богатства, комфорта, уважения, почета? Любви? Знаний? Искусства, зрелищ? Всего этого вместе и бесплатно?

Работы, власти? Сколько людей, столько и потребностей.

А еще люди делятся на три категории. Нет, не по полу. И не по состоянию расчетных счетов. Они делятся на тех, кто смотрит вперед, назад и вбок.

Это особенно заметно в автобусах, трамваях, электричках. Как известно, в них есть три вида окон. Передние, задние и боковые.

Когда человек смотрит в боковое окно, он просто созерцает. Вид из бокового окна не может дать полного представления ни об окружающей местности в целом, ни о направлении движения. Человек, смотрящий в боковое окно, скорее, наблюдает картину, движущуюся и непрерывно меняющуюся картину в рамке оконной рамы.

Когда человек смотрит в заднее окно, он уже имеет возможность анализировать. Он видит полную картину остающегося позади. Но анализировать при этом он может лишь "постфактум". Лишь то, чего уже не воротишь. Это пассивный анализ.

Человек, смотрящий в переднее окно, предводительствует. Он устремлен вперед, в будущее. Он видит перспективу, то, что перед ним, и не оглядывается назад. Это ему неинтересно.

В детстве все мы смотрим во все виды окон, постигая разницу между ними. А потом начинаем отдавать предпочтение каким-то одним.

Если передним, то вождизм, первопроходство.

Если боковым - созерцание.

Если задним - анализ, систематизация, опыт, полная картина прошедшего, история.

Вожди смотрят вперед. Историки - назад. Люди искусства - вбок. Остальные либо смотрят на билетного контролера, либо читают газеты. Либо спят.

В передние окна Семеныч любил смотреть только в детстве, стоя радом с кабиной водителя в автобусе или троллейбусе. Потом очень долгое время был поклонником тамбура последнего вагона поезда. Имел много ненаучных открытий (см. выше), что было неоднократно документально подтверждено в матерных для ученого ума выражениях типа "никакой научной ценности не представляет".

А в последнее время что-то частенько стал Семеныч вбок посматривать. Да.

Были ли у Семеныча дети? Это почти как вопрос "Есть ли жизнь на Марсе?" Одни утверждают, что нет, другие свято верят, что есть. Очевидцев ни того, ни другого не существует.

Точно так же и с детьми Семеныча. Сам он не отрицает возможность их существования, но научных доказательств не имеет. Не поступало на Гаваи никаких исполнительных листов на его имя.

Вот если бы с Марса пришел бы хоть кому-нибудь хотя бы единственный исполнительный листок (хотя бы и не по установленной форме), тогда бы сразу появился ответ на вопрос про то, есть ли жизнь на Марсе и кто в этом виноват. Но никто на Марс алиментов не платит, поэтому вопрос так и остается пока без ответа.

К чему еще стремится человек? К высокому уровню потребления. Но, заметьте, как это ни странно звучит, не столько ради самого потребления, а ради самоутверждения, престижа, которые из этого непосредственно проистекают.