Йозеф Шкворецкий - Львенок

— Мне с вами хорошо, — объяснил я. — Даже если вы непрерывно повторяете, что ненавидите меня. Это лучше, чем быть одному.

Мне пришло в голову, что я говорю примерно как Вера. Но может, хоть это подействует на барышню Серебряную.

Барышня Серебряная взялась за ручку дверцы.

— Я не собираюсь вас мучить, — произнесла она тихо. — Я вообще никого не собираюсь мучить, хотя по мне этого, может, и не скажешь. Но сейчас это не имеет значения.

Большие капли дождя били по крыше машины.

— Послушайте… — я запнулся. — Мне трудно это говорить… очень похоже на сцену из романа. Но благодаря вам я решил начать новую жизнь.

— И какой она будет?

— Вы же знаете.

— Я не знаю, знаю ли я.

По переднему стеклу все еще ездили «дворники», и после каждого их медленного взмаха нашим взглядам открывался вид на улицу Девятнадцатого ноября, свеженькую и ярко-серую, как на рекламной фотографии. Я выключил «дворники». Наступила тишина, и дождь моментально залил улицу Девятнадцатого ноября сплошными потоками воды.

— Мне очень грустно. Может, я и обманщик, но я грустный обманщик. Я обещаю вам: только кофе. Полчаса — и я уйду.

Она молчала. Проезжающая машина с включенными фарами бросила на нас лучи света, они преломились в стекавших по лобовому стеклу струях воды, и на какое-то мгновение я ослеп. Потом дождь стал ослабевать, он шелестел по крыше, точно наигрывая странную колыбельную.

— Так вы пригласите меня к себе?

Вопрос заметно сгустил напряжение, и в воздухе опять запахло детективом. Еще несколько секунд молчания, а потом она произнесла — правда, без всякого воодушевления, но все-таки произнесла:

— Что ж, пойдемте.

И открыла дверцу.

Вот ты и попалась, кувшиночка моя!

И я через другую дверцу выбрался под дождь.

Это была однокомнатная квартира на самом последнем этаже. Кухня для половинки кухарки и комнатка с фотографиями зверей на стенах. Один диван, один небольшой шкаф. Круглый стол с двумя плетеными креслами; в центре стола — небольшой черный кот с желто-зелеными глазами. И ни единого намека на соседку.

Кот тихо подкрался ко мне и так, как умеют только коты, коснулся носом штанины.

— Мяуууу!

— Привет, Феликс, — сказала барышня Серебряная. А потом обратилась ко мне: — Садитесь. Я пойду варить кофе.

Она достала из шкафа красный халатик и исчезла в кухне.

Я сел в кресло. Кот вскочил мне на колени и пристально посмотрел в глаза. Я сделал то же самое. Он выдержал мой взгляд совершенно спокойно. Я его — тоже. А вот с людьми у меня такое давно не получается.

Я более внимательно осмотрел комнату. Большого богатства тут не наблюдалось. Диван и шкаф, кажется, были куплены в комиссионке. Плетеные креслица, правда, были новыми, но какая же это роскошь — плетенные из прутьев креслица? Ничуть не большая, чем бежевый радиоприемничек на тумбе для белья за диваном.

Все свои доходы барышня Серебряная тратит на платья. И этим она похожа на других девушек. Этим — да.

Я еще раз изучил всю комнату. Малоприятная обстановка. На удивление малоприятная для такой приятной девушки. Радовали глаз разве что снимки зверюшек на стенах.

Барышня Серебряная вернулась с кофе, налитым в две невзрачные чашки, и села во второе кресло. На стол она поставила сахарницу. Кот перепрыгнул с моих колен на ее, потянулся носом к кофе, понюхал горячий пар и, не коснувшись черной поверхности, опасливо отпрянул.

— Можно задать вам нескромный вопрос?

— Пожалуйста. Я же не обязана вам отвечать.

— Не обязаны. Но мне бы хотелось услышать ответ.

Она вылила ложечку кофе на стеклянную поверхность столика, и кот начал усердно лизать лужицу. Я спросил:

— Вы спите со своей соседкой на одном диване?

Черный кот посмотрел на меня и облизнулся. Барышня Серебряная посмотрела на черного кота и улыбнулась.

— Да. Правда, Феликс?

— Мяууу!

Я показал на него. Она кивнула.

— Правильно. С ним я и делю комнату. Я говорила вам не всю правду. Феликс — существо мужского пола.

Но я совершенно не расстроился.

— Фи, — сказал я. — Я, конечно, люблю животных, но, по-моему, коты больше подходят вдовушкам, не согласны? Надо же, как ловко вы водили меня за нос!

Она усмехнулась.

— Потому-то я все еще и барышня, что умею водить мужчин за нос.

Ландыш ты мой! Я возликовал в душе. Мы опять очутились в начале начал, на вытоптанной траве водной станции.

— То, что вы барышня, делает вам честь, — сказал я ей с признательностью в голосе.

— Но вы же все-таки не старая дева, чтобы держать в доме кота!

— Кот мне нужен для того, чтобы никогда не забывать кое-какие истины.

— Это какие же?

Она ответила не сразу. Она подняла Феликса, прижала к щеке, а потом показала его мне, держа перед собой на вытянутых руках. Он очень походил на маленького гомункулуса.

— Видите, какое это красивое животное? Элегантный, весь лоснится, следит за собой. Но он страшный лодырь. Страшный эгоист. Он не любит хозяина, а любит только хорошую еду и уют.

— Любопытно.

— Как вы, — добавила она. — И вам подобные.

— Я не лодырь. Только скажите — и я помою вам пол!

— Вот-вот. Кот тоже из кожи вон лезет, чтобы угодить кошке. Очень точное сравнение.

— Но вы же его любите, правда? Вы же не держите его дома только как живое «memento»?

Барышня Серебряная почесала кота за ушком. Он восторженно зажмурился и принялся громко мурлыкать.

— Люблю, — призналась она.

— Несмотря на то, что он эгоист и лодырь и любит не вас, а хорошую еду и уют, которые вы ему даете?

— Несмотря на это.

— Так почему же вы не можете любить меня, если я, как вы говорите, отличаюсь теми же качествами?

— Кот — это животное, — парировала она и ехидно блеснула черными глазами. — Неужто вы хотите сказать, что вы тоже животное, господин редактор?

Стемнело. Мы стояли у окна, из которого открывался чудесный вид на Прагу. Дождь перестал. Солнце село. Темнеющее голубое небо окаймляла на горизонте черная туча. Мокро поблескивали крыши, зеленели купола храмов. И повсюду уже начали вспыхивать желтые огоньки.

— Я люблю смотреть на это, — сказала она. — Это…

Она запнулась.

— Что? — спросил я негромко.

— Это… одна из самых красивых вещей на свете. Старинный город под дождем.

— Вы тоже одна из самых красивых вещей на свете, — сказал я.

— Я не вещь.

— Я не имел это в виду.

Молчание, молчание — и мокрый сумрак, в мозгу у меня крутился какой-то старый шлягер, милая песенка наивной юности… над Прагой ворожило вечернее небо. Из-за краешка тучи вынырнула тощая луна с оранжевым нимбом. Здравствуйте, давно не виделись! Вдали появилось сияние, между башнями на горизонте протянулись к земле наклонные розовые и алые лучи, пронизавшие серые облака.