Йозеф Шкворецкий - Львенок

Я сжал зубы и вошел в столовую. Мне повезло. Вашек все еще обедал в компании каких-то мускулистых парней в спортивных штанах, а прямо над его головой красовалась на вешалке роковая кепка. Я обошелся без лишних церемоний. У меня все было продумано заранее.

— Привет, Вашек, — холодно поздоровался я, встав за его спиной.

Он развернулся так резко, как будто я его пнул. Из-под нарядного загара тут же проступил яркий румянец.

— Привет, — сказал он. — Привет. Ну, как твои дела?

— Ты можешь уделить мне пять минут?

— Конечно-конечно. Естественно. А… а что?

Прикидываться он не умел. Нечистая совесть глядела из его глаз, как со смотровой площадки. Я был спокоен. Я снова вернул себе привычную форму. Мы оба делали вид, что и понятия не имеем о существовании сортира в квартире барышни Серебряной.

— Скажу на улице. Пошли.

Он встал, даже не попрощался с парнями, даже кнедлики не доел — и немедленно нацепил эту кошмарную кепку. Рядом со столовой был дневной бар — интимный полумрак, крохотные столики. Несколько элегантных бездельников распивали с подозрительного вида девицами что-то импортное.

— Мартини, — заказал я и спросил Вашека: — Что ты будешь пить?

— Я… У вас есть морс?

Бармен ухмыльнулся:

— Есть.

Я молчал. Вашек не выдержал.

— Как прошли сборы?

— Нормально.

Я долго раздумывал — и продумал все до мелочей.

— А я ездил в отпуск. Мы Влтаву переплывали…

Его слова в тихом полумраке бара прозвучали почти оглушительно. Официант принес морс и мартини. Я сделал глоток.

— Слушай, — я посмотрел ему прямо в глаза. Я уже опять был в своей стихии. Временное затмение миновало. — Что у тебя было с Верой?

— У меня?.. — он неудачно попробовал изобразить удивление.

— Ну да, у тебя.

— Я… так ты знаешь?

— Хочу услышать это от тебя.

— Карел… — он запнулся. — Я… с моей стороны это было свинством…

— Ты с ней переспал?

— Ну… это… я был…

— Благодарю за дружескую услугу. Вера меня бросила.

Я полагал, что истинные мои интересы ловко спрятались от него за обманутым доверием друга.

— Карел… я правда не хотел… я был… Ну, ты же понимаешь… Я расстроился из-за Ленки. А ты в тот раз не пришел, а они обе пришли… и я потом провожал Веру…

— Можешь не продолжать.

Я выпил мартини и трагически умолк.

— Ну правда, Карел… пожалуйста, прости меня. То есть простить такое нельзя… но ведь это было только один раз.

— Это тебя как-то оправдывает?

— Нет.

— Один раз — а потом тебе стало на нее наплевать. И ты взялся за Серебряную, да?

— Тебе… тебе и об этом известно?

Значит, правда, тупо уяснил я и тут же почувствовал, как больно врезало мне по мозгам это его признание. Я во все глаза уставился на предателя. Он уже просто в узел завязался от смущения. Но при этом — ни единой попытки обороняться. И тут я вдруг понял, что мне нанесли не один, а по крайней мере два удара: я осознал, почему он ведет себя таким непостижимым образом. Собравшись с силами, я произнес с горечью:

— А я-то всегда думал, что ты не знаешь, как и подойти к женщине…

— Так я и не знаю. Это же только…

— Зачем ты всегда прикидывался передо мной? Хотел, чтобы я именно так и думал? Вел речи прыщавого юнца, а сам тем временем…

— Да я…

— Ты бабник!

Он ничего не ответил.

— Не то чтобы я упрекал тебя за это. Но если уж тебе приспичило бегать за юбками, то пощади по крайней мере подруг своих товарищей.

— Карел, я правда не хотел тебя обидеть. Все было совсем не так. Меня потом страшно мучила совесть — после Веры…

— Так вот почему ты ее бросил — из-за угрызений совести!

— Я ее не бросал! Я… я просто не знал, что мне делать. Назавтра у меня была ритмика, а на нее приходит Ленка, и я — я ей все рассказал.

— Еще того лучше!

— А она…

— С ней ты тоже переспал, да?

— Нет! — выпалил он. — В смысле…

— Да или нет?

— Н-ну… — пробормотал он. — Тогда я пошел извиниться перед Верой. Она все поняла. Сказала, что поступила так, потому что тоже чувствовала себя несчастной.

— Несчастной? А она не объяснила, что случилось?

Вашек замотал головой.

— Нет. Но я подумал — вы поссорились или еще что… — И он вопросительно посмотрел на меня. Я почувствовал, что меня начинает бить озноб.

— Если хочешь знать, ты развратил приличную девушку, — сообщил я. — До меня у нее никого не было. А теперь она напропалую развлекается с режиссером Гелленом.

Интересно, это он тоже проглотит?

Проглотил.

— Карел… я не знаю, что делать… я…

— Теперь уже ничего не поделаешь, — перебил я. Мозги у меня работали на всю катушку, и то, что они наработали, было пугающим.

— Карел, ну пожалуйста, не держи на меня зла, — лепетал Вашек. — Да, с моей стороны это было свинство, ну, врежь мне хорошенько, что ли, только давай останемся друзьями.

— Ладно, замнем для ясности, — махнул я рукой. Мне пришло кое-что в голову. Я добавил быстро: — Надеюсь, барышня Серебряная в постели так же хороша, как можно надеяться.

Вашек покраснел, поглядел на меня, потом нерешительно протянул руку:

— Друзья, да? — И глаза у него были наивные-наивные.

— До гроба. — Я пожал ему руку. — Ну, так как же?.. — У меня даже дыхание перехватило. — Какова она в постели?

На деревенской физиономии Вашека Жамберка появилось выражение блаженства.

— Карел… я в жизни не думал, что такая красавица… может в меня…

И снова мне показалось, что своим натренированным кулаком он заехал мне прямо между глаз. Бар со всеми его посетителями завертелся вдруг колесом. И в центре этого колеса несчастья торчала клетчатая кепка.

Мне нужно было как-то утешиться. Я пошел к Блюменфельдовой. Но ее на месте не оказалось.

— А ты что, не в курсе? — удивился Салайка. — Ах да! Ты же был на сборах. Блюменфельдова теперь в корректорской. Она больше не редактор, потому что здорово проштрафилась в Союзе.

— Проштрафилась?

— Подробностей я не знаю. Ее вызывали на ковер к начальству, и она вернулась оттуда в слезах. Вот я и не полез с расспросами.

Я поднялся наверх, в корректорскую, чувствуя себя так, словно меня избили. Значит, и до тебя добрались, воительница. Ты вся без остатка отдавалась служению доброму делу, даже вагины своей не жалела, а доброе дело отомстило тебе, потому что добрые дела вообще всегда отвечают людям злом. Я нашел ее в корректорской, она сидела там в угрюмой тишине рядом со старым Вавроушеком, который был корректором еще во времена Карела Матея Чапека-Хода [42] Карел Матей Чапек-Ход (1860–1927) — чешский писатель-натуралист. , и морщила лоб над какими-то гранками. Завидев меня, она немедленно все бросила и выбежала ко мне в коридор. Там она мгновенно закурила.

— С ума сойти! — воскликнула она. — Это старичье вообще не курит!