Юлия Фирсанова - Ключи ушедшего бога

Болело все, кажется, даже волосы в прическе. Или это шпильки впились в кожу? Пахло чем-то знакомым, сильно и тошнотворно сладко. Неужто кровью? Апатия, качавшая Кимею на волнах безразличия, резко схлынула, и стало жутко до одури. Мужества взглянуть и проверить девушка не находила. Память возвращалась яркими картинками и звуками…

– Немедленно! Я желаю прогуляться! – Капризный пронзительный голосок принцессы Симелии перекрывает смущенное бормотание старшего конюха. – Я беру коляску! Живее! Ее вдовствующему величеству заложите другую! Ким, Кирт, Керт, живо, бездельники! Альт, ап!..

Ветер треплет волосы.

– Быстрее, еще быстрее, Тимас! – командует Симелия парнишке-кучеру.

Хриплым басом лает здоровенный пес. Принцесса заливисто смеется. Она всегда так: настроение – качели. То в крик, пунцовеет от гнева, то веселится. Младшей балованной красавице-дочке с золотым водопадом волос король Ламильяна прощает почти все, исполняет любую причуду.

– Еще быстрее! Быстрее! А-а-а-а!..

Колесо подскакивает на выбоине, мелкий камешек вылетает из-под копыт, отскакивает от соседнего и бьет лошадь в нос. Черный жеребец встает на дыбы, задевает другого вороного, постромки рвутся, как бумажные, упряжь рассыпается кусками, будто заколдованная, коляска с разгону устремляется с обрыва вниз.

Грохот, крики и темнота…

Теперь, кажется, посветлело. Только не было сил не то что пошевелиться – даже поднять ресницы. И болело… невыносимо болело все тело, сознание мутилось, уплывало. Старческое хихиканье над головой, в котором сквозили отчетливые нотки безумия, вновь вырвало девушку из полусна-полубреда. Боль с утроенной силой накинулась на израненное тело, терзая плоть алчным зверем.

– Умираешь, деточка, – без сочувствия, скорее оглашая вердикт, снова хихикнул старик. Рассмотреть ничего толком не получалось. Корка то ли слез, то ли крови крепко склеила ресницы. – И мальчики помирают. Остальные-то уже ушли за грань мира. А вы еще цепляетесь, крепенькие. Кровь-то я покуда затворил. Поиграть, что ли? Не зря ж меня зов Ольрэна сюда кружным золотым путем приволок? Может, в том его умысел сокрыт?.. Хочешь жить?

«Хочу ли? Не знаю, если все время будет так больно, то нет», – хотела ответить Кимея, но из горла вырвался лишь невнятный сип.

– Хочешь, – почему-то решил для себя безумный старик. – А вы, ребятки?

Клокочущие хрипы откуда-то слева стали ответом. Сумасшедший тоже услышал и довольно захихикал, шаркая и бормоча под нос:

– Согласие дано, тела еще теплы! Ха-ха-ха! Во славу Ольрэна! Тебе, Переменчивый! Тебе, Ушедший, но не забытый! Из восьми три слепить, метаморфозам быть!..

Какие слова говорил старик дальше, Кимея не поняла, они вообще не походили на слова, скорее на вой ветра, грохот камней, клокотание бурлящей воды. Боль в теле нарастала. На саднящее лицо с размаху шлепнулась теплая тряпка, некая сила вздернула и закрутила девушку в пространстве. Дикая мука накатывала волна за волной, сознание уплывало, но за миг до блаженного небытия всю суть Кимеи прошила новая молния страданий, такая резкая, что глаза широко распахнулись. Всего на миг, отпечатывая жуткое видение.

Хохочущий старый безумец в рваной грязной хламиде, воздевший вверх руки, огненные всполохи, срывающиеся с его пальцев и бьющие в саму Кимею, в пару мужских тел на высоких плитах поодаль и в окровавленную мертвую груду, единым комом сваленную посреди пещеры. Лошади, пес, парнишка-кучер, девичье изломанное тело с кровавой маской вместо лица и водопадом золотых кос… И еще более яркая вспышка, не молния даже, второе солнце, затопившее светом все вокруг, и громовой веселый шепот, раздающийся отовсюду:

– Одобряю, изменяю! Искажаю! На свой лад меняю! Эта кукла скучна, сменим начинку, веселее станет она!

Потом тьма окончательно затопила сознание. Личная горничная принцессы приняла беспамятство как благословение Первоотца и Первоматери, дающее долгожданную свободу от мук. Ее душа легким перышком вылетела из измученного тела и устремилась к манящему свету вечности.

Еще классик утверждал, что тяжелые предметы ни с того ни с сего на голову не падают. Предопределение, судьба, рок – красивые слова, много пафоса. А толку-то? Рассчитываешь, планируешь, работаешь, а в один непрекрасный день – бац! – конечная, слезай. Приехали! Но бывает и по-другому. Случается, по воле одного Шутника (с большой буквы «ша») получаешь вместо места на облаке с арфой или сковороды (хотя на место в горячем цеху я вроде нагрешить не успела) кое-что иное.

Впрочем, обо всем по порядку, чтобы не пришлось десять раз повторяться. Я вообще создание местами ленивое. Нет, была работа – делала, но сама себе занятие отродясь не искала. Даже к пыли дома спокойно относилась. Назначен день уборки – пятница, тогда и вытирала, а в другое время руководствовалась принципом «пыль на своем месте лежит, и я полежу».

То ли дело мать с сестрой. Нет, к родным я привязана, но все портила их прогрессирующая год от года мания чистоты. Умные люди с психологическим образованием называют это акцентуацией на педантизме или вовсе застреванием. Родичей этот «сдвиг по фазе» полностью устраивал. Мне же, как только смогла заработать на съем жилья, пришлось ради сохранения нервных клеток линять из отчего дома, теряя тапки. Только на съемной квартире вздохнула спокойно. Всех тех, кого не устраивал порядок в скромной двушке, ласково посылала лесом на хутор бабочек ловить.

Сама-то я вообще повышенным человеколюбием никогда не страдала. Природу: воду текучую, небо, траву, горы – обожала с детства, любоваться могла до бесконечности, а людей – нет. Наверное, где-то подсознательно в душе жило предощущение собственного жребия. Потому что любить свою работу – это либо извращение, либо везение, выпадающее редкому счастливчику.

Принято считать, что плохая репутация у числа тринадцать. Как по мне, так шестнадцать оказалось похуже. С этой даты – шестнадцатого ноября, через недельку после того, как мне шестнадцать стукнуло, – и полетел привычный мир вверх тормашками. Я научилась не только смотреть, но и по-особому видеть. Откуда взялся дар или проклятие, понятия не имею. Насколько знаю, в роду у меня ни одной самой захудалой ведьмы никогда не было. А тут засада!

Я стала видеть черные и серые следы на людях. Сначала думала, галлюцинации зрительные или книжек перечитала, переутомилась. Потом начала не только видеть, но и понимать смысл темных пятен. Понадобилась мне для этого пара месяцев и несколько о-очень наглядных примеров. Одного парня, вздумавшего перебежать дорогу на красный свет с банкой пива в руках, размазало парой шальных встречных джипов как раз в те самые пятна. Только теперь они стали красными. Спустя три недели соседа, у которого я видела черноту на груди, увезла «скорая» с инфарктом на носилках, накрытого простыней с головой.