Наталья Баклина - Веер с гейшами, или Все вокруг выходят замуж

Однако, и на драге правда жизни оказалась такой, что писать про неё в газету было никак нельзя. Начальник участка поначалу бойко отвечал на Ольгины вопросы, матюгаясь каждым вторым словом. Причём делал это запросто и по привычке, только к середине интервью поняв, – Ольга моргала и заливалась краской, но терпела, – что происходит что-то не то. Как понял и постарался «фильтровать базар» – не смог разговаривать. Рабочие из-за грохота драги объяснялись жестами и молодуху, которая снимала пробу намытого грунта и называлась опробщица, подзывали по-простому, прикладывая к ширинке сложенные кольцом большие и указательные пальцы. Получалось, на Ольгин взгляд, непристойно, но опробщица не обижалась. Из всей ожидаемой Ольгой романтики осталось только добытое золото. Золото ей показали, но тусклые крупинки и комочки, из-за которых были перекорёжены берега реки, Ольгу тоже не очень впечатлили.

Вадиму повезло больше. Муж напросился в артель к старателям, жил с ними всё лето, наезжая домой раз в две недели, писал по-настоящему живые зарисовки и отправлял их в областную газету в Северск или в Москву, в «Труд» и «Социндустрию». Кое-что печатала и Ариадна, – раз уж область пропускала, можно и ей расслабиться. И московские редакторы печатали северные репортажи почти без купюр. Вадим вдруг сделался собкором московских газет и многообещающим молодым журналистом. А Ольге вдруг поверилось, что работе муж отдается с гораздо большей страстью, чем семье. Это работу он любит, а с Ольгой так, дружит.

Семейная жизнь у них с Вадимом получалась ровная и спокойная. Ольга физически не умела орать, от чужих криков её просто тошнило, до темноты в глазах и до головокружения. Это с детства так повелось, – седьмом классе она дпже упала в обморок, когда её принялась распекать новая учительница по истории. Их Нину Ильиничну, которая разговаривала ровным голосом и всем ученикам говорила «вы», тогда отправили на пенсию, взамен пришла новая, Эльвира Валерьевна. Новая учительница говорила неприятным высоким голосом почти не меняя интонацию. Народ в классе быстро заскучал и начал писать друг другу записочки, передавая их по партам. Эльвира Валерьевна на Ольгиной парте одну такую записочку перехватила, развернула, прочитала и принялась на Ольгу орать. Она до сих пор помнила, как визг Эльвиры Валерьевны буквально ввинчивался в голову, входя в середину лба и отзываясь тошнотой под ложечкой. Это было невыносимо, хотелось закрыть уши и глаза и куда-нибудь деться. Она и делась, упав в обморок. От Ольгиного обморока истеричка-историчка с перепугу сама чуть сердечный удар не получила. Сбегала за медсестрой, та совала Ольге под нос вонючий нашатырь, твердила что-то про переходный возраст и гормональную перестройку. Потом написала освобождение от уроков на три дня. Когда Ольга вернулась в школу, уроки истории в их классе опять вела Нина Ильинична.

Дома у них тоже непринято было кричать. Мама не повышала на Ольгу голос, она с ней договаривалась. А если Ольгу как-то заносило, маме достаточно было добавить жёсткости в голосе и взглянуть строго поверх очков. И дочь понимала.

Вадим тоже всегда с ней договаривался. Он начал ходить за Ольгой с первого курса. Как сел рядом на установочной лекции для первокурсников, так и держался всё время в пределах видимости. Они учились в одной группе, вместе курсовые писали, на практику ездили. Ольга за пять лет так привыкла к Вадиму, что и замуж вышла больше от привычки, чем по любви. Почти сразу их семейная жизнь стала протекать ровно, как у давно женатых и хорошо притесавшихся друг к другу супругов. Вадим совершенно не расстраивался, если Ольга не успевала что-то сделать по дому. Сам мог состряпать себе несложный ужин, рубаху погладить, состирнуть по мелочи. Он никогда не повышал на Ольгу голос, не срывал на ней раздражение. И ни капельки не ревновал.

Ольга, когда они уже жили на Севере, ему как-то проверку на ревность устроила. Пошла в клуб на репетицию народного театра, очерк о них готовила. Они там до двенадцати прорепетировали и до двух ночи чаи прогоняли. Ольга тоже чаи гоняла и про мужа думала: «Ждёт? Волнуется? Думает, небось, с кем это я загуляла!» Когда возвращалась домой, увидела, что в окне свет горит, и обрадовалась: ага, не спит, волнуется! Вот то-то же! Оказалось, что муж спит себе спокойненько, только настольную лампу зажёг на подоконнике, чтобы жене не темно было возвращаться…

Ольга тогда аж разревелась от досады, что муж такой толстокожий. Живёт своей параллельной жизнью и Ольгу туда не приглашает. Не то чтобы не пускает, но как-то почти не делится. И в её дела не вникает, пока она сама его не попросит влезть. Просто брат какой-то, а не муж! Настоящая любовь, она же не такая! Настоящая любовь должна быть яркой, бурной, со страстями и серенадами. С Вадимом же ей было надежно, спокойно, бесхлопотно и… пресно.

А потом, через два года, когда у них уже подрастала годовалая Нюська и они переехали в Северск, в Ольгиной жизни появился Лобанов. Он приметил её в бассейне – стройную, гибкую, совсем не располневшую после родов, а лишь по-женски округлившуюся в нужных местах, и пошёл на таран. Так Ольгу добивались впервые в жизни. И муж Вадим, близорукий, худощавый, рано начавший лысеть блондин, в её глазах начал сильно проигрывать кудрявому коренастому красавцу Жоре Лобанову. Как Лобанов играл на гитаре, как пел (а у Вадима нет ни слуха, ни голоса)! Какую невиданную ягоду княженику привёз, целое ведро (а Вадим даже не спросил, откуда ягода)! И мешок вяленых хариусов подарил, и букетик незнакомых нежных цветов, похожих на эдельвейсы (а Вадим все время таскает ей гвоздики, как ветерану труда).

Жорины поцелуи Ольге нравились меньше. Его губы непривычно пахли табаком – Вадим не курил, и Ольга тогда тоже ещё не курила, – были колючими из-за усов, влажными, и после она всегда быстро, украдкой, вытирала рот. И слушала, слушала: про речные пороги, дальние маршруты и заповедные красоты, к которым только на вертолёте можно долететь. Лобанов брал её руки, целовал ладони, щёки, губы, Ольга быстро утирала рот и думала: ах, какой у нас красивый роман.

Встречались они в его общежитии, в компании шумных весёлых людей, целовались, выйдя на кухню или на лестницу. Большего Ольга Лобанову не позволяла, – она не собиралась идти на большее и ломать семью. Она просто играла в красивую любовь, о которой так мечтала. Думала, – вот ещё чуть-чуть поживёт в этих греющих её романтическую натуру лучах мужского обожания и остановится. Обязательно остановится. Сумеет остановиться.

Лобанов взял её неожиданно, стремительно и жестко, без прелюдий и вопросов. Позвал на очередные посиделки в общаге, а компании не оказалось, – только он и она. Ну и протаранил… Это было так не похоже на секс, которым Ольга занималась с Вадимом (а больше никогда ни с кем и не занималась), что она просто оторопела, не возражала, а потом тихо плакала: «Что же теперь делать»? «Выходить за меня замуж» – подсказал Лобанов, и Ольга решила выходить. Ну а что уж теперь, вон ведь как страстно он её любит…