Тамара Кондратьева - Актуальные проблемы Европы №4 / 2011

С. Хантингтон отмечал, что мультикультурализм не способствует интеграции меньшинств, поскольку легитимизирует возможность сохранения ими собственной социокультурной идентичности [Хантингтон, 2004, с. 226]. Аналогичные опасения высказывал и Б. Остендорф: «Как предотвратить превращение культурной лояльности «либерализма-II» в «нормативную» и «сущностную» и не допустить, чтобы границы, призванные защищать меньшинство, стали непроницаемы для других меньшинств?» [Ostendorf, 2002, р. 123]. В поисках ответа автор анализирует два случая либерализма: американский и европейский (немецкий). Если в случае с Германией «либерализм-I» был единственно приемлемым после эксцессов «политики различия», осуществлявшейся в Третьем рейхе, то в США развитие либерализма пошло по иному пути. Уже после торжества классического «либерализма-I» и отмены политической дискриминации сохранялась дискриминация социально-экономическая, и «жертвы такой дискриминации нуждались в помощи не как отдельные граждане США, но как члены дискриминируемых групп» [Ostendorf, 2002, p. 125]. Таким образом, общество нуждалось в известной этнизации и коммунитаризации. В этих условиях недопущение политизации общинных границ становилось вопросом первостепенной важности. Инструментом решения этого вопроса стал принцип добровольного определения собственной этничности, характерный, по мнению Б. Остендорфа, для США. Там, однако, это упрощалось иммигрантской природой всего американского социума. Насколько данный рецепт подходит для абсолютно другой с точки зрения определения идентичности конфигурации современного европейского социума – вопрос, остающийся пока открытым.

Сами адепты мультикультурализма склонны признавать ныне, что лозунги мультикультурализма подчас используются элитами не для гарантий прав, а для консервации расового и гендерного неравенства, а также несправедливых культурных практик и традиций [Kymliсka, 1995; Kundnani, 2002; Phillips, 2005]. Более того, подчас реальная практика мультикультурализма определяется сторонниками [Kundnani, 2002, p. 69] и противниками мультикультурализма как расистская. Первые видят в мультикультуралистском менеджменте некий вариант колониальной практики сталкивания и взаимного противопоставления подчиненных этнокультурных групп в контексте конкуренции за гранты и пр. Вторые привлекают внимание к практике позитивной дискриминации и политкорректности в отношении представителей новых диаспор. Парадоксальная реальность современной Европы, вынужденной идти на этнизацию социальных взаимодействий под лозунгом политкорректности для реализации доктрины равных возможностей и желания избежать упреков в дискриминации «новых меньшинств», провоцирует достаточно парадоксальный ответ со стороны европейской партийно-политической системы. Стоит заметить, что европейские правые радикалы все чаще используют в своих целях идеологемы либерально-демократического понятийного ряда («антирасизм», «свобода слова» и т.д.). Хороший пример такого рода гибкости – призывы отказаться от всякого ограничения свободы слова и «расистской» практики позитивной дискриминации, заявленные в программе Британской национальной партии на парламентских выборах 2005 г. [British National party, 2005].

То, что оппоненты используют в своей полемике дискурс расизма и антиколониализма, отнюдь не является случайностью.

Осознание того непреложного факта, что труд легальных иммигрантов стал одним из главных факторов созидания нынешней процветающей Европы, позволило активистам «новых диаспор» перейти – с разной степенью радикальности – к формулированию культурных и социальных амбиций «новых меньшинств» как равноправных членов европейских национально-государственных политий. В этот контекст укладываются и претензии на уважение национальных и религиозных обычаев и символики в системе государственного образования, и пресловутый спор о хиджабах, и создание в иммигрантских районах европейских мегаполисов отрядов исламской милиции (типа милиции Европейской арабской лиги в Антверпене) для защиты исламских кварталов от якобы неправомерной активности правоохранительных служб. Таким образом, отныне не «новые меньшинства» должны адаптироваться к ценностному и институциональному наследию европейской цивилизации, но саму Европу должно адаптировать к ее новым законным обитателям. В перспективе – при сохранении нынешнего курса на построение в Европе мультикультурного общества – это будет означать «деевропеизацию Европы» [Кандель, 2006, с. 98]. Европейское общество рассматривается как объект, подлежащий в данном случае социальному переустройству в интересах конкретной, несправедливо маргинализованной этнокультурной общности. Психологическая мотивация этого процесса во многом близка мотивации антиколониальных национально-освободительных движений: маргинализованная этнокультурная группа возвращает себе (в случае «новых меньшинств» – вновь обретает) социальные и культурные права в пределах принадлежащей ей по праву территории. Тем самым мы вправе рассматривать данный феномен как некую разновидность антиколониального движения, но уже на территории самой метрополии, под которой в данном случае понимается весь европейский цивилизационный ареал.

Некоторые исследователи отмечают, что дополнительным фактором разочарования в мультикультурализме стал качественный рост террористической активности Третьего мира в евроатлантическом цивилизационном ареале [Lentin, p. 488; Kundnani, p. 67]. Это привело к «секьюритизации» мультикультурных отношений (Emerson) и, следовательно, усилило межобщинную напряженность.

Одной из осей дискуссии сторонников и противников мультикультурализма является коллизия между групповыми и индивидуальными правами. Мультикультурализм с его апелляцией к правам социокультурных групп входит в очевидное противоречие с давно укоренившимся в европейском ценностном коде принципом примата прав личности.

Как соотносится право иммигрантской общины на воспроизводство привычного социокультурного паттерна с правом обитателя (или, что даже более актуально сегодня, – обитательницы) [Деминцева, 2008, с. 81, 89; Coene, Longman , 2008, р. 303; Dustin, 2006] этой общины самостоятельно выбирать модель социокультурного поведения?

Эта коллизия рекрутирует в лагерь противников мультикультурализма адептов традиционного западного либерализма, т.е. идеологии, более всех прочих обусловившей распространение мультикультуралистских практик в европейском социуме. Именно апелляцией к либеральным ценностям Старого Света был обусловлен всплеск антииммигрантских настроений последнего времени в таких традиционно толерантных странах, как Нидерланды, Швейцария, Швеция.