А. Шардин - Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 1

Когда это было высказано, герцог гордо обратился к принцу:

– Вы слышали, ваше высочество, общее мнение высших членов управления и убедились, что назначение мое есть действительно воля покойной государыни; теперь скажу: берегитесь! Малейшее движение ваше – и вы не надейтесь на мою снисходительность! Я покажу вам… – продолжал он, возвышая голос, – что в России строго карают бунтовщиков, кто бы они ни были!

– Да я… – начал было говорить принц, машинально трогая эфес своей шпаги.

Бирон опять строго перебил его и, ударяя по эфесу своей шпаги, проговорил желчно:

– И на этом я готов разделаться с вами, если вам угодно! А пока извольте молчать! Вы слышали решение; извольте же держать себя соответственно тому, что вы слышали. На днях вы получите извещение о вашем содержании, которое возвышено до двухсот тысяч рублей. Постарайтесь своим скромным поведением заслужить эту милость! Можете теперь идти и помните же…

Герцог позвонил, и обе половинки дверей отворились.

Принц вышел из залы собрания как отуманенный.

Возвратясь к себе, Бирон послал просить к нему цесаревну Елизавету.

Цесаревне показалось очень обидным такое требование, но, подчиняясь обстоятельствам, она сейчас же поехала к регенту.

Бирон встретил ее с особым приветом.

– Простите меня, ваше высочество, что я нарушил ваше спокойствие, прося к себе. Но у вас там много любопытных ушей, а мне хотелось поговорить с вами о многих весьма серьезных предметах, и прежде всего добавлю, что уж никак нельзя сказать, чтобы я не думал об обеспечении и удовольствии тех, к кому мое всегдашнее уважение и преданность не имеют пределов. Во внимание к тому, что такая прекрасная принцесса, как наша цесаревна, дочь великого отца, не должна нуждаться в средствах жизни, вам назначено содержание, не касаясь доходов с ваших имений, прямо из казны пятьдесят тысяч рублей.

Это сообщение в такой степени было приятно цесаревне, крайне нуждавшейся в деньгах, так как она получала всего-навсего вместе с доходами от имений только сорок тысяч, в счете которых имения давали двадцать пять тысяч, казна же только пятнадцать тысяч, что улыбка удовольствия невольно оживила ее приятное и красивое лицо. Она посмотрела на Бирона с благодарностью, тем более что очень мучилась, не зная, чем покрыть некоторые счета, которые ее весьма беспокоили.

Усадив цесаревну в гостиной с любезностью уже привыкшего ко двору кавалера, Бирон начал:

– Разумеется, ваше высочество, для меня чрезвычайно неловко говорить с вами о таких щекотливых предметах, как мои отношения к покойной вашей тетушке, ваше замужество и другие тому подобные предметы, требующие в большей или меньшей степени интимности и взаимной доверенности. Я никогда не был так счастлив, чтобы пользоваться вашим милостивым расположением и мог рассчитывать на ту или другую. Но что делать, иногда интимность вызывается обстоятельствами. Я нахожусь именно в таких обстоятельствах и прошу милостиво простить, если в объяснении моем коснусь таких предметов, которые не всегда допускаются в общем разговоре.

– Что такое, герцог? Я вас слушаю!

– Вы разрешите мне говорить все?

– Я прошу вас!

– Не стану говорить об отношениях моих к вашей тетушке. Вы их знаете. Полагаю, что вы знаете также, что мои дети – Петр, Гедвига и Карл – дети не моей жены!

– Я думаю, ваше высочество, что ведь вы не хотите сделать меня судьей вашей совести? – сказала цесаревна с любезной улыбкой.

– Нет! Я говорю это потому, чтобы выяснить вам желание вашей покойной тетушки сделать для моих детей все, что может только желать любящая и попечительная мать. Естественно, что она желала наградить их всем, что было в ее власти, не исключая даже своих прав царствующей государыни!

Цесаревна строго взглянула на Бирона, однако ж промолчала.

– Я говорю только о ее желании. На этом основании и составлено было предположение, чтобы когда ее племянница подрастет, то императрица объявит ее наследницей с тем, чтобы она вышла замуж за моего старшего сына, принца Петра. Правда, сын мой годом или двумя ее моложе, но вы сами знаете, что в политике о таких вещах не рассуждают!

– Да, граф Андрей Иванович хотел же меня выдать замуж за племянника! – припомнила цесаревна.

– Тогда ясно, что престол оставался бы в ее потомстве и законная, прямая наследница не была бы отстранена. Вопрос разрешался просто и к общему удовольствию.

«Забыли только обо мне; какое мне-то было бы удовольствие?» – подумала цесаревна, но тоже не сказала ни слова.

– К сожалению, ее племянница, а ваша кузина оказалась совершенно невозможной женщиной. С ней нельзя говорить, не только что-нибудь делать! Она не слушает ни убеждений, ни просьб, не принимает никаких советов, а живет в каком-то своем мире, вопреки всем доводам разума.

Чтобы сделать наперекор мне, она вышла за принца Антона, который, к сожалению, оказывается таким же невозможным, невероятным человеком, как и она. Императрица, видев это и не желая внести смуту и разгром в свое государство, где она столь достославно царствовала, по материнской заботливости своей о благе подданных и по чувству справедливости назначила своим наследником малолетнего внука, ныне императора, с тем, чтобы до его совершеннолетия империей управлял я. Но вы вашим светлым разумом, цесаревна, понимаете, что, поступая по совершенной справедливости, ее симпатии, ее желания оставались на стороне моего сына и что она назначила наследником принца Иоанна только потому, что не видела возможности, каким образом желания свои прилично соединить с справедливостью и разумом. Я принял управление и, признаюсь, убедился совершенно, что принц и принцесса оба люди именно невозможные. Сегодня я должен был отнестись строго к принцу Антону, но вижу, что моя строгость подействует едва на несколько дней; в нем еще столько ребяческого, мальчишеского, что ввериться ему и вверить столь важный государственный интерес, как воспитание будущего императора, немыслимо.

В этом моем крайнем, можно сказать, безвыходном положении я решился обратиться к вам, цесаревна: не поможете ли вы мне из него выйти? Не пожелаете ли спасти Россию от многих несчастий, которые неминуемо ждут ее, если дело останется в том виде, в каком оно теперь? И в то же время не пожелаете ли вы осуществить желание вашей тетушки видеть ее потомство на престоле… не согласитесь ли вы выйти замуж за моего сына Петра? Тогда мы сделаем револьт, и царствовать будете вы!

– Вы знаете, герцог, я не честолюбива и принимать на себя заботу управления государством… это не в моем характере. Не потаю, что, когда умер мой царственный племянник Петр Второй и покойная государыня была еще в Курляндии, многие говорили, чтобы я чем-нибудь заявила о себе, и тогда избрание могло бы состояться в мою пользу, но я отказалась прямо! Мое желание: жить покойно и счастливо в скромной доле частных лиц. Я желаю только избежать тех преследований и наблюдений, которыми меня со всех сторон окружают. Тем более что ваше высочество изволили мне благосклонно сообщить, что теперь мне предоставляются средства, которые все мои умеренные требования вполне удовлетворяют.