Александра Щепкина - Бояре Стародубские. На заре (сборник)

– Давно следовало бы нам признаться, дорогая тетушка, что у нас есть долги, но вы о долгах не думайте и не тревожьте себя, отец мой заплатит их из именья покойной моей матушки, которого он еще не передавал моему мужу.

Госпожа Каверина, как кипятком обваренная началом слов Анны, ободрилась и выпрямилась, выслушав их конец. Помолчав немного, она откинулась на спинку стула и сказала с достоинством:

– Мне нечего было тревожиться за себя, потому что я тружусь и забочусь для вас же! Вы оба, как я вижу, – хорошие люди, только легко смотрите на трату денег и можете себя запутать в долгах. К счастью, вы переехали в деревню вовремя, и все можно поправить!

Никто не возражал заботливой тетушке; она пришла в лучшее расположение духа после своего монолога, высказав все, что накипело у ней на сердце, все чувства страха и сомненья. Генерал зашагал, весело разглаживая усы и бакенбарды, с самодовольной улыбкой. Он прошелся по комнатам, выглянул в сени, вернулся и затворил окна, жалуясь на сырой вечер, а вслед за тем в комнате появилась кормилица с маленькой Лизой на руках, с примирительницей всех семейных сцен.

– А вот и наследница! – сказала тетушка. – Наследница вашего имущества, ха-ха! – весело закончила Каверина.

Разговор перешел на Лизу, она переходила с рук на руки, говорили о ее особенных свойствах, о сходстве с родителями; ей предлагали взять в руки то ложечку, то блестящие щипчики; общая веселость возобновилась под влиянием ее улыбок. Генерал опять заходил по комнате, напевая военные сигналы, что всегда показывало у него самое приятное настроение духа. Гроза миновала, и семейная жизнь пошла мирно в следующие дни, хотя Каверина, видимо, наблюдала за всем и проверяла расходы генерала. Он выносил это терпеливо, утешая Анну, и то все пройдет, когда он увеличит доходы имения.

Анна так же терпеливо выносила эту жизнь, несмотря на свою старую привычку блистать и веселиться в первые годы замужества, когда она не знала никаких стеснений. Все изменяется в человеке незаметно. Пролетевшее время, разочарования, усталость незаметно изменили вкусы Анны; она довольствовалась летней жизнью в деревне, где не могло быть у нее потребностей, стоящих дорогих денег. В доме госпожи Кавериной, обшарив все углы, нельзя было найти ни одной книги, кроме ее большой книги: «Приходо-расходной». Но по соседству был дом, у странного, хотя неглупого хозяина которого была целая библиотека, собранная во время его службы в Петербурге и походов за границу; в настоящее время он был в отпуске; книги были большею частию на иностранных языках, романы и философские трактаты, от которых был не прочь хозяин. Он был чрезвычайно трудолюбив и любознателен и этим свойством обязан был своим развитием; но он был болезнен, мнителен и некрасивой наружности. Молодая жена его была просватана за него с тринадцати лет, и несколько лет он ждал свадьбы. И после свадьбы она оставалась ребенком, не разделяла страсти мужа к книгам и скучала его серьезными разговорами. Анна часто приглашала ее к себе, чтобы развлечь ее, и брала книги у ее мужа. Все помещики часто посещали друг друга, вели вместе карточную игру или танцевали под звуки домашних оркестров, часто встречавшихся у зажиточных помещиков. Они подражали столичной жизни, желали не отставать в веселье и тратах денег. Каверина поощряла Анну посещать соседей; только бы дома соблюдалась должная экономия, и она не жаловалась на отсутствие племянницы. Анна охотно выезжала, если можно было брать с собой и дочь. Со всех сторон получала приглашения. Она сделалась необходима на каждой свадьбе. Свадьбы совершались тогда с точностью в исполнении всех обрядов старины: жениха и невесту провожали в церковь; потом все знакомые проводили весь день в их доме; давался длинный обед, за которым молодые сами почти ничего не кушали; их переводили после обеда за другой стол, уставленный сластями, сахарами , как это называлось. Вечером начинались танцы, которые продолжались до полуночи. Если в окрестности не было свадеб, то наверно были именины или крестины, от которых не было возможности отказаться. Все это было хорошо летом, но осенью и наконец зимою, в метели, тяготило Анну. Но эти частые поездки и посещения соседей имели свою хорошую сторону, время летело незаметно и скоро; не успела оглянуться, как прошло уже ползимы и подходил новый, 1756 год, который принес с собою много тяжелых событий для России и готовил нежданное горе для Анны.

Среди деревенской тиши и однообразия, не обещающих перемен, среди общего довольства в помещичьих домах принеслась вдруг весть, грозившая многое отнять и изменить. Первый блеск молнии, с которой можно было сравнить эту грозную весть, блеснул в доме генерала: генерал получил приказание явиться в полк по случаю предстоящей войны против прусского короля, занявшего своими войсками Саксонию. Императрица Елизавета решилась послать свои войска в помощь Саксонскому…

Весть эта скоро повторилась со всех сторон, всех дворян, находившихся в отпуску, требовали обратно в армию. Сосед генерала, доставлявший книги Анне, получил из Петербурга частные письма, в которых передавали ему интересные подробности об открывавшейся войне. Все толковали о том, что король прусский делал несправедливые захваты соседних владений. Россия заключила Конвенцию с Австрией. В предисловии к этой Конвенции было упомянуто, что «императрица всероссийская подает немедленно ее величеству императрице-королеве венгеро-богемской все счастливо пребывающими между их империями трактатами постановленные помощи». Далее было сказано, что «королева венгеро-богемская вознамерилась употребить знатнейшие силы против сего общего неприятеля, возмутителя всенародной тишины (то есть против короля прусского), и не полагать оружия, пока Божиим вспоможением, защищающим справедливость, их дело достигнуто не будет, возвратить всю Силезию и графство Глаз под державу ее величества императрицы-королевы венгеро-богемской и положить достаточные пределы силе такого государя, которого неправедные замыслы никаких пределов не знают». Несмотря на все законные причины войны, она пугала общество, как и всякая война, и объявление о ней вызвало повсеместный плач и общее огорчение, по описаниям современников. Не было дома, из которого не шел бы на войну муж или брат, отец или сын, – и семейства оставались в разлуке, осиротелыми и без надежды свидеться вновь с отъезжающими. Везде прекратились празднества и сменились заботами и слезами.

Анна желала сопровождать мужа в армию и в поход его за границу и упрямо настаивала на этом желании, сколько ни убеждал ее генерал, что женщинам недозволено будет следовать за войсками. После долгих увещеваний Анна согласилась уехать на время войны к отцу своему, сержанту Харитонову, в его киевский хутор, и ожидать там возвращения мужа, «если ему суждено, что Бог его помилует!». Настали проводы и прощанье с соседями, и много было пролито слез; много жен и матерей провожали мужей и сынов своих до ближайшего города. По дорогам повсеместно тянулись обозы экипажей, колясок, бричек и телег с имуществом и провизией для отъезжающих. Анна чувствовала страшную скуку и одиночество в доме госпожи Кавериной, когда проводила в поход своего мужа. Оправившись от тоски и слез, она начала укладывать вещи свои, собираясь в путь к отцу, оставив большую часть вещей на сохранение госпожи Кавериной, которая приняла на себя эту заботу с большим удовольствием, обещая сберечь все в целости.