Артур Дойл - Убийца, мой приятель (сборник)

– На ней нет никаких следов или ран, – оптимистично заметил второй.

– Наверняка парень свалился спьяну, – проворчал старый овцевод. – Помнится, я сам когда-то приехал в этот городишко тоже на рассвете, с башкой в кобуре и воображая себя шестизарядным револьвером, – вот до какой степени допился!

– Морис отлично ездит верхом – его бы никогда не смыло течением!

– Верно, не такой он парень.

– Эй, глядите, а у лошади-то рубец на передней бабке! – закричал вдруг кто-то, очевидно более наблюдательный, чем все прочие.

– Должно быть, плёткой хлестнули.

– Да, крепенько приложили беднягу.

– А где Чикаго Билл? – спросил кто-то. – Уж он-то точно определит.

Словно в ответ на этот призыв, из толпы выступила странная, необычайно длинная фигура. Чикаго Билл был не только очень высок, но и удивительно силён. Одет он был в обычную для старателя красную рубаху, а обут в высокие кожаные сапоги. Расстёгнутая рубашка обнажала мускулистую шею и мощную грудь. Лицо его избороздили морщины и шрамы – свидетельства многочисленных столкновений как с силами природы, так и с собратьями по роду человеческому. Под разбойничьей наружностью, однако, скрывалось глубокое чувство собственного достоинства и внутреннее благородство, свойственные подлинному джентльмену. Чикаго Билл представлял собой довольно редкий тип настоящего ветерана-золотоискателя, начинавшего ещё в Калифорнии в 1849 году. Он покинул золотые россыпи, когда индивидуальное старательство начало уступать место крупным горнорудным компаниям, с их современной тяжёлой машинерией, внушающей ему непреодолимое отвращение. Но он уже не мог жить без этих бесформенных кусков породы с вкраплениями жёлтого металла и поэтому пустился в дорогу, чтобы здесь, на противоположной стороне земного шара, начать всё сначала.

– Я Чикаго Билл, – объявил он. – Что от меня нужно?

На обладающего недюжинной физической силой и богатейшим опытом ветерана в городе смотрели чуть ли не как на оракула. Когда Брэкстон, молодой констебль ирландского происхождения, спросил Билла, что тот думает о примчавшейся без седока лошади, все присутствующие в ожидании уставились на его обветренное лицо.

Но янки отнюдь не спешил высказываться по этому поводу. Сперва его маленькие проницательные серые глаза внимательно осмотрели животное, затем он наклонился, проверил подпругу и тщательно ощупал гриву лошади. Снова наклонившись, он потрогал подковы, помял бабки и лишь после всего этого перешёл к исследованию рубца. Последний, похоже, навёл его на какой-то след. Присвистнув от удивления, Билл занялся внимательным изучением шерсти лошади по обе стороны от седла. Он явно пришёл к какому-то вполне определённому заключению, потому что прекратил осмотр и повернулся лицом к толпе, предварительно бросив из-под косматых бровей многозначительный взгляд на двух стариков, переминавшихся с ноги на ногу рядом с ним.

– Ну, что скажешь? – послышалось сразу из дюжины глоток.

– Это работёнка для тебя, парень, – спокойно ответил Чикаго Билл, пристально глядя на молодого ирландца-полицейского.

– Почему ты так решил? Что сталось с молодым Бродхерстом? – посыпались вопросы из толпы.

– То же самое, что нередко случалось прежде и не с такими молодцами. Он хотел намыть золота, а вместо лотка оказался гроб.

– Да говори ты толком, приятель, – раздался чей-то сиплый голос. – Что тебе удалось узнать?

– На передней бабке лошади я нашёл след от чиркнувшей по ней пули, выпущенной беглым каторжником, а на краешке седла каплю крови всадника… Эй, поддержите кто-нибудь старика, ребята! Дайте ему глоток бренди и уведите в дом. А ты, парень, слушай сюда. – И Чикаго Билл перешёл на хриплый шёпот, цепко схватив полицейского за запястье и подтянув его поближе к себе. – Учти, я в этом деле участвую наравне с тобой. Мы вдвоём разыграем неплохую партию. Мне это отребье поперёк глотки стоит. Как говорят в Неваде, надо ковать железо, пока горячо. Собирай всех, кого сумеешь. Думаю, не ошибусь, если скажу, что и тебе не терпится взять этих мерзавцев.

– Не ошибёшься, – со спокойной ухмылкой подтвердил ирландец.

Американец одобрительно кивнул. Бродя по свету, он хорошо усвоил непреложный факт: чем спокойней держится глубоко задетый чем-то ирландец, тем опасней он становится, когда доходит до дела.

– Парень что надо, – пробормотал он себе под нос, и оба направились по улице в сторону полицейского участка, сопровождаемые полудюжиной самых ретивых участников сборища у лавки Бродхерста.

Одно маленькое замечание, прежде чем мы продолжим этот рассказ, а точнее сказать, хронику, ибо каждое слово в данном повествовании полностью соответствует подлинным событиям. Лет пятнадцать или двадцать тому назад австралийский полицейский сильно отличался от его сегодняшнего коллеги. Не то что я позволю себе усомниться в храбрости последнего, однако невозможно отрицать, что по дерзости, бесшабашности, рисковости и рыцарственности тогдашние сорвиголовы из колониальной полиции до сих пор остаются никем не превзойдёнными. Причина довольно проста: молодые люди благородного происхождения, главным образом младшие сыновья из хороших семейств, уезжали или отсылались в Австралию с единственной целью – сколотить состояние или сделать карьеру. По прибытии на место они быстро убеждались, что Мельбурн отнюдь не похож на представлявшееся им в мечтах Эльдорадо. Будучи мало приспособленными для занятий каким-нибудь честным ремеслом и вскоре оставшись без средств к существованию, почти все они так или иначе попадали в поле притяжения австралийской конной полиции. Таким образом, возникло нечто вроде своеобразной масонской ложи или закрытого клуба, где последний рядовой происхождением и образованием ни в чём не уступал старшим офицерам. То были люди, способные в одиночку решать судьбу империй, но вынужденные чаще всего складывать голову в многочисленных ожесточённых стычках с аборигенами или беглыми каторжниками где-нибудь в такой глуши, что лишь одинокий побелевший скелет в обрывках синей формы оставался единственным напоминанием о случившемся.

Закат выглядел потрясающе. Вся западная половина небосвода ярко пламенела, отбрасывая пурпурные блики на горные склоны и золотя чернеющие макушки деревьев лесного массива, простирающегося между Вавиррой и Трафальгаром. Лес тянулся на много миль – дикая, нехоженая чаща, не считая одинокой тропы, проложенной золотоискателями и торговцами, сопровождающими старательские миграции подобно средневековым маркитантам. Эта тропа зигзагообразно петляла среди могучих стволов, порой отклоняясь далеко в сторону, чтобы миновать заболоченный или непроходимый участок леса. Местами её трудно было различить в густой растительности подлеска, и сориентироваться можно было только по следам подков или полузаросшей травой колее.