Артур Дойл - Убийца, мой приятель (сборник)

– Дом вон туда, – сообщила она, показывая за деревья. – Вы, надо полагать, бейлифы? [13]

– Бейлифы?! – ахнул я.

– Извините, если я вас неправильно называю, – продолжила она с печальной улыбкой. – Нам в первый раз приходится иметь дело с представителями закона, и мы плохо знаем, как к ним следует обращаться. Мы ждём вас уже два дня.

Мы с Бобом могли только смотреть на неё в безмолвном замешательстве.

– Об одном я хотела бы вас попросить, – продолжала она, приближаясь к нам и сложив на груди руки с прекрасным молящим выражением на лице. – Хотя мы с мамой теперь почти что нищенки, но помните, что она – леди, деликатно воспитанная и чувствительная. А главное, помните, что некому защитить её, некому за неё постоять. Поэтому, прошу вас, обойдитесь с ней мягко и, исполняя свой долг, не раньте её чувства больше, чем это необходимо.

– Боб, – прошептал я, оттаскивая своего товарища в сторону, хотя он и продолжал по-идиотски таращиться на юную леди через моё плечо, – ты понимаешь? Они ждут судебных исполнителей, приставов. О деньгах тут не может быть и речи! Что будем делать?

– Она ангел! – только и нашёлся что ответить Боб.

– Ангел-то ангел, но у неё вообще нет денег!

– Так ты что, отступаешься? – обрадовался он.

– Да, – сказал я, ощущая какую-то сентиментальную дрожь в сердце. Что поделаешь! чувствительность – моё всегдашнее уязвимое место.

– Ты не будешь делать своё предложение? – спрашивает Боб с волнением.

– Говорю тебе, нет. Женитьба – дорогое, знаешь ли, удовольствие. И потом…

– Да что потом?

– Я уверен, она мне откажет.

– Тогда, клянусь Богом, это сделаю я! – выкрикнул Боб, разворачиваясь с выражением решимости на измазанном грязью лице.

Мисс Клермонт, пока мы торопливо совещались, стояла с видом не на шутку удивлённым и даже слегка испуганным. Когда же Боб решительно двинулся к ней, выбросив обе руки перед собой в красноречивой мольбе, словно живой семафор, она аж на несколько шагов отступила.

– Юная леди! – начал он. – Я не бейлиф. Нет, я принадлежу к иной, и более высокой, области юриспруденции. Я лондонец и джентльмен!

Боб на минуту замолчал, дабы позволить этому успокоительному заявлению проникнуть в сознание слушательницы. Но мисс Клермонт выглядела скорее изумлённой, нежели потрясённой, хотя, судя по тому, как она отпрянула, было видно, что она порядочно удивлена.

– В другой стране, – вскричал Боб, с новым энтузиазмом берясь за дело, – в стране за морями – я говорю об Англии, – я услыхал о вашем очаровании и об уединении вашей жизни, и тогда я поклялся… то есть мы оба поклялись, только я проиграл, когда мы бросили монетку… я хочу сказать, что поклялся… спасти вас из этого заточения и вынести в широкий мир, украшением коего вы призваны стать. Мы пересекли глубины, из-за чего нам обоим было нехорошо, и устремились вам на помощь. Мы приступом взяли вашу негостеприимную крепостную стену. Коли вы сомневаетесь в истине моих слов, вы можете отыскать большой кусок рукава от моего пальто на одной из пик, что служат там воинственными украшениями. И ещё нам пришлось совладать со множеством тех неприятных вещей, коими во благо случайного прохожего ваша деликатная родительница сочла полезным усеять окрестности. Дорогая! – продолжил Боб, сделав ещё шаг вперёд с ухмылкой сатира, каковая, без сомнения, должна была по его замыслу служить обольстительной улыбкой, – бежим со мною! Будьте моей! Разделите со мной свободную и бурную жизнь адвоката! Скажите, что вы разделяете любовь, сжигающую моё сердце, – о, скажите это!

Тут Боб положил руку прямо на дыру в своём жилете и принял страстную позу, исполненную неподдельного драматизма.

В продолжение этой необычайной речи юная леди постепенно, шаг за шагом отодвигалась от нас, а когда речь завершилась, она разразилась весёлым, переливчатым смехом.

– Эдвард! – крикнула она. – Нэд! Выходи скорей! Это, право же, слишком нелепо, и я не знаю, что им сказать!

На этот призыв из-за дерева выскочил мужчина – там он, видно, и скрывался всё это время – и подбежал к ней. Попробуйте себе представить наше с Бобом потрясение и ужас, когда мы признали в нём… Пендлтона, нашего необщительного скромнягу-товарища из гостиницы!

– Не бойся, дорогая! – проговорил он, обнимая даму рукой за тонкую талию – к явному и вполне слышимому негодованию Боба. – Я могу оценить, джентльмены, – продолжил он, – те романтические мотивы, которые привели вас сюда, но вы без труда поймёте всю их неуместность, когда я скажу вам, что эта дама – моя жена.

– Ваша – что ?! – хором рыкнули мы с Бобом.

– Моя венчанная жена. Вы первые, кто услышал о нашей тайне, хотя сегодня и прямо сейчас её должна узнать и миссис Клермонт. Для вас не имеет значения, как мы с женой познакомились и как поженились, – достаточно знать, что это произошло. Сегодня на семью пало разорение, которое я предвидел давно. Миссис Пендлтон считает, что это может смягчить суровое сердце матери, и мы сейчас как раз собрались вместе идти к ней, сознаться во всём, что сделали, и предложить ей до конца дней кров и пристанище в моём поместье в Девоне. Вы видите, джентльмены, что деликатное дело такого рода следует совершить без каких-либо помех и промедления. Поэтому извините нас за то, что мы попросим вас уйти из парка. Могу только сказать, что коли вы отправитесь по той вон тропинке налево, она быстро приведёт вас к забору… А теперь, джентльмены, мы с моей женой должны пожелать вам доброго утра!

С этим словами Пендлтон предложил даме руку, и они вместе стали удаляться по направлению к дому.

Сколько ещё мы простояли с Бобом, глядя им вслед да друг на друга, ни один из нас не взялся бы определить. В конце концов, не обменявшись ни единым словом, мы мрачно поплелись по указанной тропе и после унылых гимнастических упражнений оказались снова на дороге.

Боб весь день прожил на сентиментальной ноте, да и я, что там греха таить, был не в своей тарелке. Когда же наконец спустилась ночь и в комнату нам принесли кувшин горячей, клубящейся паром воды, окружённый с флангов сахаром и лимонами, тогда как арьергард всему составляла бутылка виски, мы понемногу начали успокаиваться, и я не думаю, чтобы О’Киф, присоединившись к нам, мог что-то заподозрить о волнующих событиях, происшедших с той поры, как он накануне вечером поведал нам душещипательную историю семейства Клермонт. Разумеется, уже наутро от нашей скоротечной матримониальной кампании не осталось и следа.

А следующая неделя, как водится, застала нас уже на городских квартирах, где мы с привычным комфортом начали впадать в обычную рутину столичной жизни. Знать не знаю, где уж мы проведём следующие каникулы, одно только могу сказать наверняка: уж точно не в Гленмэголи. О Пендлтонах я с той поры ничего не слыхал, знаю только, что он владелец большого поместья на границах Дартмура. Боб что-то там бормочет о поездке в тамошние края предстоящей весною, но я полагаю, что ему, ради его же собственного блага, лучше держаться подалее от тех голубых глаз и милых черт, которые остались для нас единственным приятным воспоминанием о пребывании в стране бесконечных болот.