Артур Дойл - Убийца, мой приятель (сборник)

Почти всё здесь было окутано таинственной мглой: выпирающие на стенах бугры отбрасывали длинные тени, углублённые окна, покрытые слоем пыли, пожирали почти весь дневной свет. Тут скрипели лестницы, подпрыгивали половицы, постоянно потрескивала деревянная панель – причём так, что на душе сразу становилось как-то уж очень тревожно и мысль о присутствии привидения вновь и вновь лезла в голову.

Правда, до сих пор, поднимаясь по лестнице, я и представить себе не мог, что где-то впереди, возможно уклоняясь от рокового столкновения, пробирается призрак – или сидит, затаившись, в уголке и наблюдает за моими перемещениями. Теперь, однако, всё представилось мне в ином свете. Присутствие невидимки чувствовалось всюду. Украдкой оглядев комнату через плечо – надо сказать, не без опасений, что увижу нечто ужасное где-то во мраке теней, – я ещё более утвердился в прежней мысли. Мы часто смеялись над Венном по поводу дешевизны его жилья, нередко с издёвкой упоминали о его денежных затруднениях и намекали на то, что домовладелец, должно быть, явно не в себе. Но только теперь со всей ясностью осознал я то, до чего не мог додуматься ни один из нас: ну конечно же, Венну жильё это досталось так дёшево потому лишь, что дом был «непокоен» и хозяин просто не мог подыскать себе другого жильца!

Скудно обставленная студия была, в сущности, не более чем огромной комнатой и из-за массы разнообразных неудобств казалась нежилой. Свою идею о живописности грязи Венн воплотил в жизнь, пожалуй, даже с излишним усердием: каждая кучка мусора, не говоря уж о паутине, явно пользовалась тут его личным покровительством. Между тем многие из нас к обстановке в собственной студии относились с величайшим пиететом, прилагая немало усилий к тому, чтобы украсить её изделиями из резного дерева, декоративного фарфора, венецианского стекла, средневековыми гобеленами, отрезами бархата или дублёной кожей; другими словами, обставляя своё рабочее место так, что оно вполне могло бы сравниться с будуаром иной барышни. Венн всё это считал пустым щегольством и излишества отвергал.

– Терпеть не могу, когда меня окружают вещи, которые можно разбить или испортить, – говорил он. – Мне нужна такая комната, в которой я чувствовал бы себя просторно, где я не боялся бы брызнуть в сторону краской или скипидаром. Это же студия, а не парикмахерский салон. Вот вы, ребята, не в силах двинуть кистью, прежде чем не нацепите по бриллиантовому перстню на палец, не смажете волосы медвежьим жиром и не надушите все свои платочки. Так вы скоро и краски начнёте разводить одеколоном. Вам эта студия кажется неудобной? Но чего же вам в ней не хватает? Разве нет тут стульев и квадратного коврика у камина? Готов признать, он слегка потёрт и плешив – но это из-за угольков, которые знай себе выпрыгивают из камина, да тех ребят, что то и дело роняют здесь трубки. Нет, я не стану, как вы, загромождать место мебелью и всяким хламом. Какая от этого польза? Всё оно только поглощает деньги и свет. Меж тем избытка ни того ни другого я не ощущаю.

В общем, Венн хранил верность своей бедной студии с несколькими полуразломанными виндзорскими стульями, неровным полом и едва видимым где-то наверху потолком, гладкими панелями, лишь местами украшенными рисунками, выполненными «с натуры». Место мебели занимали полотна, обращённые к стене, – типичные обитатели всех студий, наброски, которые художник не в силах ни выбросить, ни завершить: вместо этого он забывает о них и оставляет погибать собственной смертью – от времени, пыли и влаги.

– Ну так расскажи же нам о своём привидении, Венн, – попросил Том Торотон после того, как несколько минут мы тщетно ждали, что хозяин сам заговорит об интересующем нас предмете.

Судя по всему, он был вовсе не расположен к продолжению разговора – просто сидел себе, тихо раскуривая трубку, и разглядывал ярко раскрашенный бокал. Стало ясно, что без расспросов и просьб тут не обойтись.

– Ну расскажи же нам о своём привидении, Венн.

– Что именно вы хотели бы о нём знать?

– Когда ты его впервые увидел?

– Вскоре после того, как поселился здесь.

– И оно тебя не испугало?

– Ну, «испугало» – это, пожалуй, не то слово. Сначала я был смущён, растерян, потом попривык: в облике его нет ничего такого, что бы очень уж тревожило воображение.

– И оно подолгу бывает здесь?

– По нескольку дней.

– Что?! Так ты видел его и при свете дня? А я-то думал, что призраки появляются лишь по ночам.

– Ну вот, сразу ясно, что единственным источником информации о привидениях тебе служат театральные спектакли. «Принц Датский», «Банко», потом ещё эта сцена в палатке из «Ричарда Третьего». Но привидения тоже меняют привычки: днём они теперь прогуливаются ничуть не менее охотно, нежели ночью.

– Ты шутишь, Венн.

– Прекрасно, в таком случае давайте переменим тему разговора. Не я его начал, и, будьте уверены, мне совсем не хотелось бы его продолжать.

С таким поворотом событий мы, разумеется, согласиться никак не могли. Венн своим лукавством только распалил наше любопытство.

– Нет-нет, – возразил я, – давай-ка, приятель, рассказывай обо всём по порядку. Часто оно к тебе приходит?

– Ну не сказал бы. Частых визитов я бы не потерпел: как говорится, хорошенького понемножку. Как бы я смог работать в студии, если бы призрак вздумал поселиться здесь навсегда? В таком случае, определённо, съехать отсюда пришлось бы мне.

– Но как часто он здесь появляется?

– Раза два-три в год, не чаще.

– И каждый раз останавливается на несколько дней?

– Именно так.

– Мне бы это, чёрт побери, не понравилось, – проговорил Том Торотон, вытирая ладонью лоб. – Удивляюсь тебе, Венн, как спокойно ты говоришь об этом! Я бы, например, ужасно расстроился, если бы ко мне на квартиру повадился призрак, да ещё и вздумал бы оставаться на несколько дней. У меня рука бы с кистью не поднялась, я ни спать, ни есть, ни пить бы не смог! – С этими словами Том Торотон осушил свой бокал. Вид у него, как мне показалось, был бледноватый. Он всегда отличался очень живым воображением.

– Ко всему рано или поздно привыкаешь, – философски заметил Венн. – Аппетит – он всегда так: то пропадает, то возвращается снова. Вот бы ещё так же обстояло дело и с деньгами.

– Он является неожиданно или ты бываешь готов к его появлению?

– Ну… иногда он заранее подаёт знак.

– А, ясно: возникает как бы предчувствие!

– Ну, пусть будет предчувствие, если хотите.

– Ощущение надвигающейся беды?

– Пусть будет так, если настаиваете. Сам бы я так красиво ни за что не выразился.

– Твои мысли начинают путаться, ты ощущаешь необъяснимую подавленность?

– Тут есть одна закономерность: стоит мне слегка расслабиться, начудить малость, а потом несколько дней побездельничать, как вскоре возникает подавленность, а вслед за ней и привидение.