Оноре де Бальзак - Озорные рассказы. Все три десятка

Сие нас, мужчин, учит быть внимательными и никогда не допускать ошибок, не путать старух с молодухами, ибо, хоть нас и не вешают за наши любовные заблуждения, они по-прежнему чреваты серьёзными опасностями.

Перевод С. Г. Вышеславцевой

Из честолюбия и расчёта, стремясь добиться самого высокого положения, коннетабль {49} 49 Коннетабль – главнокомандующий французской армией. д’Арминьяк женился на графине Бонн, которая ещё до замужества была страстно влюблена в юного Савуази, сына камергера Его Величества Карла VI {50} 50 Карл VI Безумный (1368–1422) – французский король с 1380 по 1422 год. С 1392 года страдал приступами безумия, которые сменялись просветлениями. Был женат на Изабелле Баварской. .

Коннетабль, суровый вояка, был невзрачен на вид и нравом весьма крут, густо оброс волосами, лицо имел топорное и морщинистое, вечно кричал и сквернословил, то вздёргивал на виселицу какого-нибудь разбойника, то потел в жарких баталиях, а в часы досуга придумывал всякие военные хитрости, любовными же делами пренебрегал. Нимало не стараясь скрасить супружескую жизнь какою-либо острой приправой, сей грубый рубака обнимал красавицу-жену равнодушно, как человек, голова которого занята куда более важными материями; а подобное хладнокровие всегда возбуждает в дамах вполне законное негодование, ибо для них приятности мало, если на нежности их и порывы страсти отзывается только супружеская кровать.

Посему не приходится удивляться, что, сделавшись женой коннетабля, графиня вся предалась любви к вышеназванному Савуази, коей было полно до краёв её сердце, что не осталось, разумеется, не замеченным её другом.

Горя желанием запеть вдвоём одну и ту же нежную песню, они быстро настроили в лад свои лютни и с превеликим успехом стали разбираться в колдовских письменах любви. И вот в скором времени до сведения королевы Изабеллы дошло, что лошади красавца Савуази гораздо чаще стоят в конюшнях её кузена д’Арминьяка, нежели у дворца Сен-Поль, где проживал старый камергер после того, как было разрушено его прежнее обиталище – по приказу Парижского университета, как это всем известно. Опасаясь, как бы с графиней Бонн не приключилась какая-нибудь беда, ибо вышеназванный коннетабль с такой же лёгкостью привык играть кинжалом, как священник раздавать благословения, сия бдительная и разумная государыня, обладавшая умением бросить при случае искусный намёк, однажды при выходе от вечерни обратилась к своей кузине графине д’Арминьяк, когда та подошла с молодым Савуази окропить себя святой водой:

– Мой друг, не замечаете ли вы крови в этой воде?

– Ба! – бросил в ответ королеве Савуази. – Любовь любит кровь, Ваше Величество.

Королева нашла эту мысль весьма удачной и тотчас же её записала, а позднее увидела её в действии, когда король Карл, её супруг и повелитель, жестоко расправился с её возлюбленным, о восхождении звезды которого вы услышите в нашем повествовании.

Из многочисленных наблюдений известно, что в весеннюю пору любви кавалеры и дамы всегда страшатся выдать тайну своего сердца и, отчасти из благоразумия, отчасти ради приятной забавы морочить людей, скрывают от них свои похождения, и оба наперерыв стараются играть в прятки. Но довольно бывает одного мгновения рассеянности – и прахом пойдут все долгие предосторожности.

И вот в самом разгаре любовных радостей несчастная женщина попадается, как птичка в сети, или же друг её при своём посещении – иногда прощальном – оставит после себя след в виде шпор, забытых по роковой случайности, или перевязи, или иных принадлежностей мужского костюма. А тогда удар шпаги разрывает те милые узы, в которые они оба усердно вплетали золотые нити любовных услад! Но покуда жизнь насыщена страстью, нечего думать о кончине, да и разве пасть от шпаги ревнивого супруга – не прекрасная смерть для любовника, ежели только смерть бывает прекрасной! Именно так и суждено было оборваться любовному счастью графини.

Однажды утром, когда у коннетабля д’Арминьяка выдался свободный часок благодаря нежданному бегству из Ланьи герцога Бургундского, ему вздумалось пожелать своей супруге доброго утра, и он вознамерился разбудить её достаточно нежным способом, чтобы она не рассердилась, и вот графиня, погружённая ещё в сладкую утреннюю дремоту, не подымая век, пробормотала в ответ на его прикосновение:

– Ах, оставь меня, Карл!

– Ого! – изумился коннетабль, услыша имя святого, который вовсе не числился среди его небесных покровителей. – Что это за Карл у вас в голове?

Не прикасаясь больше к жене, он вскочил с кровати и с пылающим от гнева лицом, обнажив шпагу, бросился по лестнице наверх – туда, где спала служанка графини, подозревая в ней сообщницу преступления.

– Эй ты, чёртова потаскуха! – закричал он, давая волю своему гневу. – Читай молитву, сейчас я прикончу тебя. Какой такой Карл повадился ходить ко мне в дом?

– Ах, сударь, – отвечала служанка, – кто вам сказал об этом?

– Ну, держись! Я уничтожу тебя безо всякой пощады, коли ты не расскажешь мне всё подробно, как и когда они встречались, как договаривались о свиданиях. Но если ты будешь вилять да спотыкаться на каждом слове, я сумею в один миг пригвоздить тебя своим кинжалом… Говори!

– Пригвоздите же, коли так, – отвечала служанка. – Всё равно вы ничего от меня не узнаете!

Разъярясь ещё больше от сего благородного ответа, коннетабль и в самом деле пригвоздил её к стене, после чего снова бросился в комнату своей супруги, приказав повстречавшемуся ему на лестнице оруженосцу, которого разбудили вопли служанки:

– Ступай наверх, я немножко круто проучил Билетту.

Прежде чем вновь явиться к жене, коннетабль пошёл к маленькому сыну, мирно в ту пору спавшему, и, грубо схватив его, потащил к матери. Та открыла глаза – и, как вы можете себе представить, весьма широко открыла, – услыша детский плач. С превеликим волнением увидела она своего малютку на руках у коннетабля; правая рука д’Арминьяка была в крови, и красными от ярости глазами поглядывал он то на мать, то на сына.

– Что с вами? – молвила графиня.

– Сударыня, – обратился к ней с вопросом её скорый на расправу супруг, – от кого рождён сей ребёнок? Мой он или друга вашего, Савуази?

При словах этих графиня Бонн побледнела и бросилась к своему сыну так стремительно, как бросается в воду испуганная лягушка.

– Разумеется, он наш! – отвечала она.

– Коли вы не желаете, чтобы голова его покатилась к вашим ногам, – продолжал муж, – сознайтесь во всём и отвечайте прямо: есть у меня по вашей милости помощник?

– Да.

– Кто же это?

– Это вовсе не Савуази, но я не назову вам никогда имени этого человека, я его не знаю.