Райнер Мария Рильке - Книги стихов

Монаха нет без Бога, но и Бога нет без монаха, ибо существование того и другого в их соотнесенности. Монашество в книге Рильке – влечение к вещи, так как в ней Бог, и отречение от вещи, так как Бог не только в ней, но и в других вещах.

Следующая книга в «Книге Часов» посвящена такому влечению и отречению. Для Рильке в этом и заключается странничество – в отличие от годов странствий Вильгельма Мейстера у Гёте. Странствия в романе воспитания, также включающие в себя отречение, направлены к определенной цели, у Рильке странничество – образ жизни или даже способ существования, что, действительно, отчасти в русском духе. Русское странничество – это подвижничество, хождение от святыни к святыне, а у Рильке – от вещи к вещи, так как сама святыня не может не быть вещью, и слово «Die Pilgerschaft» в названии книги ближе к странничеству, чем к паломничеству в западном смысле слова.

Странничество у Рильке – парадоксальным образом также наследничество, что дает повод Федору Степуну утверждать, будто у Рильке Бог Сын берет верх над Богом Отцом вплоть до полного Его отрицания. А Марина Цветаева в письме на немецком языке к безнадежно больному Рильке будет утверждать нечто прямо противоположное. Она назовет Рильке Иоанном Предтечей, но не по отношению к Сыну, а по отношению к Отцу: «Бог. Ты один сказал Богу нечто новое… Ты выбрал Отца (избранничество – выбор), потому что Он более одинок…» (Rilke und Rußland. Aufbau-Verlag. Berlin und Weimar, 1986. Р. 388. Перевод мой. – В. М. ). Но в «Книге Часов» Рильке ни то ни другое, вернее, и то и другое, мистическая близость к словам Христа: «Я и Отец – одно» (Иоанн, 10: 30):

Бог наследует Богу, значит не только Бог Сын наследует Богу Отцу, но и Бог Отец наследует Богу Сыну. Более того, мистический парадокс книги в том, что Бог Сын – отец Бога Отца, а Бог Отец – сын Бога Сына. Отсюда и наследничество в странничестве:

При всем великолепии этих городов странничество продолжается и впадает в бедность.

«Книга о бедности и смерти» – заключительная книга в «Книге Часов». Аналогия с годами странствий у Гёте теперь более очевидна. Наставники в педагогической провинции говорят о трех религиях человечества. Первая из них, этническая, основывается на благоговении перед высшим. Такова религия Ветхого Завета. Вторая религия основывается на благоговении перед равным, это философская религия, религия Сократа и Платона, судя по всему. И наконец, третья религия основывается на благоговении перед унижением, перед убожеством, перед бедностью, перед осмеянным и поруганным, перед позором и нищетой, перед страданьем и смертью. Эта религия – христианство. Именно таково христианство Рильке в «Книге о бедности и смерти».

В книге встречаются совершенно реалистические картины городской нищеты.

Снова возвращается протянутая за подаянием детская рука из раннего стихотворения «В соборе»:

Бедность – это последнее, чем может оправдаться мир:

С бедными Сам Бог, и потому Бог беднее всех:

Уподоблявшийся желторотому птенцу, теперь Бог уподобляется жалкому зародышу нежеланного ребенка:

С недоношенным зародышем сравнивается и смерть:

Величайшее униженье бедности, ее крайняя степень в том, что бедняки лишены даже собственной смерти:

И отсюда пронзительная мольба:

Так в творчество Рильке входит смерть, и это далеко не литература. Смерть затрагивает не только творчество Рильке, но и его жизнь, в конце концов не только прекращая ее, но совпадая с нею. Рильке открывает смерть как неизведанную, хотя и неизбежную страну, как царство, которое внутри нас. Смерть не только ужасает человека, но вдохновляет и умиротворяет его: единственное обретение, которое не требует отречения, но это должна быть своя собственная смерть, неотъемлемое достояние каждого. В этом Рильке продолжает глубинную традицию немецкой поэзии. В «Гимнах к ночи» Новалис воспевает «тоску по смерти»:

У Новалиса смерть – «иная жизнь в могиле», воссоединение с возлюбленной, вечный брак, приобщающий к Богу. Для Рильке смерть – воссоединение с самим собой: