Альфред де Виньи - Гамиани, или Две ночи сладострастия

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Близилась полночь. Обширные залы великолепного особняка графини Гамиани были залиты светом. Блестящие наряды, сверкающие драгоценности, пышные экзотические прически, разгоряченные лица – все это кружилось, смеялось в стремительном веселом калейдоскопе. Музыканты, не щадя сил, старались перекрыть многоголосый шум, но взрывы смеха порой заглушали музыку. Бал был в полном разгаре, всех охватило бесшабашное, безудержное веселье, а новые гости все продолжали прибывать. Поначалу, ослепленные, они в нерешительности останавливались на пороге, но через мгновение исчезали в вихре праздника.

Однако меня мало увлекала эта экзальтированная игра красок, света и тени. Я стоял, прислонившись к белой мраморной колонне, и внимательно наблюдал за хозяйкой – царицей бала. Грациозно двигаясь по зале, графиня Гамиани щедро одаривала ослепительной улыбкой восхищенных гостей. Она была фантастически прекрасна, ее нечеловеческая, демоническая красота буквально сводила с ума всех, кто имел счастье хоть раз видеть ее. Но в ответ на страстные взгляды даже самых блестящих красавцев она лишь улыбалась, и в ее улыбке сквозило такое высокомерное безразличие, что ни у кого не оставалось ни малейшей надежды на успех.

Злословье не щадит никого из нас. Красота графини служила предметом зависти женщин, а ее холодность приводила в ярость отвергнутых мужчин. Если бы хоть к одному из них она была благосклонна, если бы одному из них дала малейший повод для ухаживания… Но не иметь ни одного любовника… Нет, этого свет ей не мог простить. Одни называли ее женщиной, лишенной сердца и темперамента, другие говорили, что она носит глубокую рану в сердце и стремится уберечь себя от жестоких разочарований в будущем. Но все были убеждены в одном: здесь кроется какая-то тайна.

Все это, однако, не мешало завистникам пользоваться гостеприимством графини. Возможно, что многим хотелось попытаться раскрыть тайну хозяйки дома. Во всяком случае, я, верный своему характеру наблюдателя, решил во что бы то ни стало заглянуть если не в душу графини, то хотя бы в ее будуар и спальню. Чутье подсказывало мне, что именно там я увижу то, что сможет утолить мою жажду познания.

Я глубоко задумался, изыскивая способ проникнуть в святая святых всех женщин света и полусвета. Мои размышления прервал вкрадчивый голос маркиза Р., старого развратника, который, как утверждали его друзья, не обошел своим вниманием ни одной парижской красавицы и был прекрасно знаком с убранством их спален.

– Я чувствую, что молодой человек стал жертвой всеобщего интереса к нашей красавице, – прокартавил он, подойдя ко мне.

Я пробормотал в ответ что-то невнятное.

– Я не могу утверждать точно, – продолжал он, – логика здесь бессильна, логика оперирует только фактами, а когда их нет, нам остается рассчитывать только на свою интуицию. И если интуиция меня не обманывает, то графиня просто-напросто Трибада. Но, повторяю, я ничего не утверждаю…

Трибада! Это слово навряд ли скажет что-либо непосвященному, но мне, достаточно искушенному, знакомому со всеми явлениями противоречивой и подчас извращенной человеческой жажды наслаждений, мне, несущему бремя всех страстей человеческих, было известно, что скрывается за этим невинным на первый взгляд словом.

Сладострастие, не сдерживаемое никакими условностями стремление утолить свою жажду наслаждений, порочное и бесстыдное, грязное и уродливое, воспаляющее воображение и желание. Неистовое безумие, заманчиво приближающее удовлетворение, которое человек всегда хочет найти, но никогда не находит, хотя, собственно говоря, это и является главной и, пожалуй, единственной целью жизни, когда кажется, что вы вот-вот достигнете блаженного состояния и ваше тело и душа соединятся и сохранят эту гармонию вечного. Индусы называют такое полное слияние тела и духа «нирваной». Впрочем, многие приходят к убеждению, что лишь смерть сможет дать полное удовлетворение человеку.

Картины изощренных наслаждений целиком заняли мое воображение. Напрасно я отодвигал эти образы, они в мгновение ока погрузили мое сознание в разгульный вихрь фантазий. Я уже видел перед собой обнаженную графиню в объятиях другой женщины, с распущенными волосами, задыхающуюся, бьющуюся в муках неописуемой сладости. Моя кровь тут же воспламенилась, чувства во мне напряглись. Как оглушенный, я опустился на диван.

Придя в себя от этого урагана чувств, я принялся обдумывать план проникновения в спальню Гамиани. Мне захотелось во что бы то ни стало захватить графиню врасплох в ночной, таинственный час любви…

Обстоятельства благоприятствовали удачному осуществлению моего плана. Около двух часов ночи, когда веселье почти затихло, и утомленные гости начали разъезжаться, я улучил момент и проскользнул, незамеченный, к лестнице, ведущей на второй этаж. Там, я рассчитывал, должна была располагаться спальня. Бесшумно шел я через анфиладу роскошных комнат. Все здесь говорило об изысканнейшем вкусе хозяйки. Изящная мебель прекрасно гармонировала с древними вазами, великолепными картинами и статуями, многие из которых, я уверен, могли бы украсить даже Лувр. Причудливой формы светильники излучали мягкий свет. Меня особенно поразило обилие мягких и толстых ковров, которые устилали все полы и висели на стенах. Казалось, что это сделано было для того, чтобы ни один звук не был услышан за пределами этих комнат…

Однако надо было спешить: графиня в любую минуту может сюда войти и тогда все мои планы рухнут… Я очутился перед массивной дверью, но все мои попытки открыть ее закончились неудачей. Неужели все погибло? Я собрал все силы и надавил на дверь плечом. Замок, наконец, щелкнул и я, не удержавшись, влетел в довольно большую комнату. Захлопнув за собой дверь, я осмотрелся. Тусклый красный свет окутывал плотной завесой стены, воздух в комнате казался густым и вязким. Прошло несколько минут, прежде чем мои глаза привыкли к свету, и я смог разглядеть убранство комнаты. Не оставалось никаких сомнений – это была спальня. В глубине стояла низкая, очень широкая кровать, пол устилал ковер с длинным и пушистым ворсом. Мое внимание привлекла стеклянная дверь, наполовину закрытая портьерой. Она находилась как раз напротив постели, и я решил, что трудно будет выбрать более удачное место для наблюдений.