Гавриил Хрущов-Сокольников - Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Война, внезапно вспыхнувшая между великим князем московским и Витовтом, разрушила или по крайней мере отдалила этот план. Князь смоленский стоял между двух огней и должен был дать Витовту в залог родного сына. Таким образом, князь Давид снова был в Литве, но, увы, жил в Вильне в качестве заложника.

К нему-то и решилась обратиться молодая девушка с мольбою спасти её. Она знала, что старый Витовт очень расположен к князю Давиду и что стоит только великому князю Витовту сказать одно слово её отцу, то не бывать ей за князем мазовецким: удельный князь смоленский, не потерявший ещё своей самостоятельности, значил больше подручника польского короля, какими были уже много веков князья мазовецкие.

В тот же день, вернее в ту же ночь её старая кормилица Германда снова ехала в Вильно, откуда только что приехала. Между многими гайтанами, висевшими на ремешках, на её груди была маленькая кожаная сумочка, а в этой сумочке лежал лоскуток пергамента, на котором княжна наскоро написала несколько слов, прося князя верить тому, что скажет её верная кормилица.

– Помни, моя вторая матушка, – дрогнувшим голосом говорила Скирмунда на прощание, – если через три дня его здесь не будет, уж он не найдёт здесь больше свою Скирмунду!

– Вода камень долбит, разобьют мои слова его сердце, будь оно хоть каменное! Только берегись, дитятко, у ляхов ум лисий, язык медовый, а зубы волчьи.

– Не бойся, моя Германда, я внучка Бируты и сумею постоять за свою свободу!

Они расстались.

На другой день утром князь Вингала послал за своей дочерью и твёрдо, даже грубо передал ей своё решение выдать её за князя мазовецкого.

Будь князь один, княжна может быть и постаралась бы смягчить старика, но в опочивальне князя находились его племянник Видомир и двое бояр. Скирмунда молча поклонилась отцу, поцеловала его руку и также молча ушла в свой терем.

После её ухода у князя с боярами и молодым Видомиром было нечто вроде военного совета. В ночь прибежал гонец от Витовта, он принёс радостную весть, что с московским князем заключен мир, что до боя не дошло и что зять с тестем опять друзья на всю жизнь [30] Тесть – Витовт, великий князь Литвы и Руси, зять – Василий I Дмитриевич, великий князь Московии. – Ред. .

У Литвы, таким образом, были развязаны руки, и великий князь дозволял князю Вингале, своему брату и подручному, прекратить с Тевтонским орденом всякие заигрыванья и уступки.

Жмудь, широкой полосой разделявшая владения обоих монашествующих орденов – Тевтонско-прусского и Ливонского, в эпоху войн с Польшей и Московией была почти уступлена крестоносцам, и они, как мы уже видели, жестоко хозяйничали в ней.

Командор граф Брауншвейг и его два рыцаря приехали нарочно в Эйрагольский замок, чтобы пожаловаться князю Вингале на сопротивление подвластных ему жмудин, огнём и мечом отстаивающих свою религию и своих богов. Во многих местах были открытые бунты, и рыцари явились к Вингале требовать жестокого наказания виновных.

Посол Ордена

Ещё вчера был в силе строгий наказ Витовта, не желавшего, ввиду войны с Москвою, усложнять своё положение разрывом с орденом; он, скрепя сердце, должен был любезно принимать крыжацкое посольство и дружелюбно жать руку ненавистникам, которых охотно бы сжег на костре во славу великого Знича, а сегодня обстоятельства изменились. Литовское сердце затрепетало от радости, и князь, казалось, помолодел на несколько лет.

С утра служители заняты были приготовлением к торжественному приёму посольства. Теперь князь Вингала смотрел на этот приём как на торжество, а не как на унижение, и утром ещё послал своего племянника просить князя мазовецкого и его дворян присутствовать на приёме.

Ровно в полдень командору и его рыцарям, ещё ничего не знавшим о гонце, прискакавшем от Витовта, было объявлено, что князь их ждёт в тронной зале.

Они уже были одеты по парадному. Поверх железных кованых лат и колонтарей была накинута шерстяная белая мантия с нашитым на ней чёрным крестом. Мечи висели на железной цепи, обвитой вокруг пояса. На щитах, которые держали оруженосцы, были вычеканены их родовые гербы. Перья на шлемах были белые страусовые, забрала подняты.

Предшествуемые двумя пажами, которые несли бархатную подушку со свитком пергамента, украшенного большой сургучной печатью, вошли рыцари в мрачную, но высокую комнату, называемую в замке «тронной залой».

В стороне, противоположной двери, у стены стояло на возвышении большое дубовое кресло, покрытое аксамитом. Князь Вингала в белом суконном кафтане, отделанном желтым шёлком, сидел в нём, опершись одной рукой на поручень, другой, на кривую татарскую саблю.

По обеим сторонам кресла стояли в белых глазетовых кунтушах два молодых литвина с гладко выбритыми подбородками. Длинные висячие усы украшали их лица. Они держали в руках серебряные топоры – символ власти.

По правую сторону трона на высоких скамьях, поставленных в три ряда, помещались бояре, дворяне и, наконец, почётная стража в лучших одеждах, при оружии.

По левую сторону, у самого кресла княжеского, сидел на низкой скамейке человек среднего роста, с выразительной и крайне энергичной физиономией. Одежда его была скромна и проста сравнительно со всеми придворными. Длинный охабень, вроде халата из белой шерстяной материи, обшитый зелёным сукном, с зелёным же широким поясом, довершал его костюм; он держал в руках тонкий длинный жезл, на котором виднелся тройной крючок.

Это был великий первосвященник литвинов криве-кривейто, а кривуля в руке – знак его власти.

Князь мазовецкий, его два свата – графы Мостовский и Великомирский, сидели на резных дубовых креслах левее криве-кривейто; их свита стояла позади, у окон.

Вингала встал навстречу посольству и принял из рук командора свиток. Это было письмо великого магистра Юлиуса фон Юнгингена, в котором он уполномочивал командора графа Брауншвейга вести переговоры с удельным князем Жмуди Вингалою Кейстутовичем.

Князь, хорошо говоривший по-немецки, выслушал стоя приветствие немецких гостей и затем обратился по-литовски к одному из своих бояр, бывших на совете.

– Я не понял ни слова. Переводи!

Немцы переглянулись. Начало не предвещало ничего хорошего.

Хорошо, мы вас слушаем, господин командор! – довольно надменно проговорил Вингала по-литовски. Боярин перевёл.

Тогда посланник стал излагать по пунктам все требования ордена, и боярин слово в слово переводил их Вингале.

При каждом новом требовании, старый князь вскидывал свои проницательные глаза на говорившего и не спускал во всё время речи. Видимо, он старался удержаться и не выйти за границы приличия.