Николай Дашкевич - Загадки священного Грааля

О приурочении итальянских генеалогий к героям французского и бретонского циклов см. в ст. Р. Rajna «Le origini delle famiglie Padovani», помещенной в «Romania» 1875 (№ 14, Avril). К историям Круглого Стола старались привязать и Крестовые походы. Potvin, 1. c., р. 29.

Эти пророчества имели ход еще в XVII стол.

В русской литературе см. об этом статью известного нашего ученого проф. А. Н. Веселовского: «Опыты по истории развития христианской легенды», помещенной в № 5 «Журнала Мин. нар. просв.» 1875 г.

Впрочем, в монастыри допускались и менестрели.

VII Libr. Explanat. in Merlini Ambros. Britanni prophet, anglic. – Об известности Тристана см. у Фр. Мишеля: Tristan, I, vii – xxviii. По словам Данлопа, о степени известности Ланселота во время изобретения игральных карт свидетельствует то обстоятельство, что «масть бубен во Франции носила название “вещи Ланселота”» (Dunlop – Liebrecht, S. 75).

Широта жизни и разнообразные отношения ее со всеми их мелочами и проявлениями не могут быть представлены ни в каком другом роде литературных произведений так хорошо и всеобъемлюще, как в романе.

Les origins de la langue et de ka poésie françaises d’après les travaux les plus recènts par M. Charles Aubertin, Paris 1874, p. 235.

Такой переход литературных произведений бретонского цикла в народ допускает отчасти даже Вильемарк.

Имена Артура и Мерлина приурочиваются и сейчас ко многим местностям.

Имя Мерлина во французском языке сделалось даже нарицательным (так называется, между проч., волшебник, чародей).

См. об этом отчасти в письме Т. Wolfa в книге W.L. Holland «Chrestien von Treies». Tübingen 1854, (S. 208–209). Только на русскую словесность бретонские романы оказали влияние не непосредственно, а через позднейший отголосок их в итальянских рыцарских романах, – не творчески, а вызвавши лишь несколько народных рассказов, и – очень поздно. Заметим, что в века процветания западного рыцарства оно не встречало особенного сочувствия в русской земле: в наших землях и у наших дружинников рисовался несколько иной идеал. У наших предков не пошли в ход даже рыцарские турниры, бывшие, впрочем, известными им далеко не в самом блестящем их виде, хотя летопись и говорит, что когда «угре на фарех и на скокох играхуть, на Ярославля дворе, многое множество, то кияне дивяхутся угров множеству, и кметьства их, и комонем их» (Ип. сп. 288–289), и попытки внести в нашу жизнь обычаи западного рыцарства (напр., в 1149 г. «пасаше Болеслав сыны боярьскы мечем многы»), при отсутствии в ней начал, могших содействовать развитию этого движения, не имели заметного успеха. В Переяславской летописи рыцарские обычаи (служение дамам, ношение их девизов и цветов, употребление коротких одежд) причисляются даже к «бесстудию» [летоп. Переяславля-Суздальского, изд. Оболенским (М., 1851), с. 3]. Проф. Буслаев. [Историч. очерки русской народной словесности и искусства, т. II (1861), с. 336] считает это довольно поздней вставкой.

Такого же мнения и Сен-Марте.

И, по мнению Ю. П. Париса (Les romans de la Table Ronde, I, 90; Romania, № 4, р. 482), «пять романических ветвей, составляющих первоначальный цикл Круглого Стола, хотя и соединяются обыкновенно в древних манускриптах, были написаны отдельно, без всякого намерения вначале поставить в связь одну с другой».

Изложенная нами теория Вильемарка о Граале взята нами из его «Les romans de la Table Ronde et le contes des anciens Bretons».