Мария Корелли - Варавва. В кругу Иисуса Христа (сборник)

Со смехом многие люди упали на колени, кривляясь и простирая руки как бы в знак поклонения, повторяли:

– Радуйся, Царь Иудейский!

Но с таким же успехом они могли нападать на солнце или издеваться над звездой. Тот, над Кем они безжалостно шутили, был спокоен. Он не произнес ни слова. И это раздражало толпу.

– Будь Он проклят!

– Разве у Него вырвали язык?

– Что, Он не хочет больше проповедовать? Заставьте Его говорить!

Один из стражников ударил Иисуса копьем:

– Говори! Ты часто рассказывал про грех и добродетель! Почему же молчишь сейчас?

Но ни насмешки, ни удары не заставили Узника ответить. Его благородные черты оставались невозмутимыми. Лучистые глаза все так же были устремлены ввысь и словно наслаждались каким-то видимым только Ему великолепным зрелищем, и лишь сочившаяся из-под шипов тернового венца кровь была свидетельством того, что Он страдает.

Словно в бреду видел Пилат, как Иисуса грубо толкали и смеялись над Ним. Прокуратор вдруг ринулся через зал и загородил путь страже. Опешившие воины прекратили свои издевательства над Пленником и остановились, опершись на копья.

В последний раз Пилат посмотрел в лицо Осужденного. Избитый, истекающий кровью, в колючем венце, шипы которого впивались в виски, Он встретил этот тоскливый взгляд с нежностью и спокойствием. Пилат вдруг с ужасом увидел, что над шутовским венцом Иисуса светится еще один – сплетенный из трех золотистых лучей; его сияние, казалось, соединяло небо и землю.

Почему появился этот нимб? Что означает это волшебство? Как утопающий цепляется за щепку, плавающую над морской бездной, так и Пилат, схватив красную мантию, облекающую Спасителя, потянул ее к себе. Узник не сопротивлялся и покорно дал отвести Себя на последнюю ступеньку лестницы, ведущей из здания суда. Там, в Своем трагическом величии Иисус оказался лицом к лицу с народом. Люди, ради которых Он жертвовал Собой, молчали.

С раздирающей сердце болью, ошеломленный и уничтоженный видом страдающего и не сопротивляющегося величия, Пилат отбросил край багряницы, словно она жгла его, и, высоко подняв руки, не заботясь о том, поймут ли его, закричал на своем родном языке: – Ессе Homo! [1] Это человек!

В припадке смеха, и плача он снова судорожно схватил край одежды Обреченного, уткнулся в нее, чтобы заглушить рвущие душу стопы, и внезапно упал лицом вниз.

Толпа испуганно ахнула. Несколько человек подбежали, чтобы оказать помощь правителю. Но никто не ушел – все хотели идти за Осужденным, чтобы увидеть Его смерть. Быть свидетелем последнего вздоха умирающего для многих представляется развлечением. А в этот день, кроме молодого галилейского Пророка, намечалось казнить еще двух преступников. Зрелище это редкое, и толпа не хотела его упустить.

Римские воины, озадаченные неожиданной болезнью Пилата, приписывали ее чародейству Назарянина и уже потеряли охоту шутить. С мрачным видом вывели они Его из здания суда.

Утро было нестерпимо жаркое. Во дворе, безуспешно пытаясь охладить знойную синеву неба, бил серебристой струей фонтан.

Здесь отряд остановился, а центурион вступил в разговор с человеком, на котором лежала обязанность поставлять кресты для преступников. Тот сомневался, найдется ли у него достаточна высокий и крепкий крест, чтобы выдержать сильную фигуру узника в терновом венце.

– Напрасно Его осудили! – говорил человек центуриону Петронию. – У Него благородный вид. Разве ты не помнишь, как Он вылечит слугу твоего друга? Нехорошо подвергать Его позорной смерти!

– Наш правитель был против возразил. Пилат хотел Его спасти, – тихо сказал Петроний. – Это иудеи потребовали смерти.

– Наверно, потому, что Он – не иудей.

– Нет, Он иудей, – ответил Петроний. – По крайней мере, так говорят. Он сын столяра из Назарета, и мать Его, Мария, была недавно здесь.

Поставщик крестов недоверчиво качал головой.

– На вид он чужестранец, хотя и не грек, и не римлянин, и не египтянин… Я не могу определить его национальность, но готов поклясться, что Он не иудей! А с крестом вам придется подождать, пока я подберу подходящий… Был бы я таким силачом, я бы одним ударом раскидал всю стражу…

И, смеясь своей шутке, он с несколькими помощниками ушел в мастерскую.

Нетерпение людей усилилось. Время шло, а Осужденный все еще был здесь, а не на Лобном месте. Кое-кто покинул плотные ряды толпы, чтобы выпить вина в кабачке. В их числе был и Варавва, окруженный прежними своими друзьями.

Сначала он был занят только едой, так как, голодавший столько времени, все не мог насытиться. Но, утолив наконец голод, он мрачно сидел, не присоединяясь к общему веселью.

– Что с тобой, приятель? – спросил его один из товарищей. – Ты скучнее умирающей собаки! Где твоя удаль?

– Пропала! – ответил Варавва резко. – Раньше я был весел, не зная почему. Теперь я грущу без причины… Это преступление – казнить Невинного Назарянина!

Его друзья расхохотались.

– Тюрьма тебя сделала слабой женщиной, Варавва! Ты – волк, вдруг превратился в ягненка? Кто бы мог подумать! Ты жалеешь человека, которого совсем не знаешь, и который к тому же вполне заслужил наказание!

– Этот Человек невиновен! – Варавва встал.

Все бросили пить и пристально смотрели на него.

– Я говорю вам, нет греха в молодом Пророке. Он много сделал добра людям, и я, глядя на Него, увидел…

Варавва замолчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше.

– Что? Что ты увидел? – любопытство разбирало его друзей. – Он одержим бесом?

– Нет! – Варавва отвернулся от них с горькой усмешкой. – Ничего того, что вы могли бы или хотели увидеть!

Вся компания удивленно смотрела на него. Неужели этот задумчивый печальный человек и есть Варавва, буйный их товарищ?

– Извините, что прерываю ваше веселье, но я хочу высказать почтение и приветствовать избранника народа…

Приятный насмешливый голос вдруг произнес эти слова у стола, где сидел Варавва с друзьями.

– Велики дети Израиля! Правилен их приговор по каждому вопросу, непогрешимо, их решение! Велик тот, кто оказался достойным их милости! Значит, велик Варавва, и я его приветствую!

Каждая нотка этой маленькой речи язвила иронией. Все повернулись, чтобы глянуть на говорившего, и, сделав это, отшатнулись в страхе. Но Варавва, не знавший этого человека, смотрел на него как на обычного незнакомца, хотя и не без любопытства. Перед ним стоял мужчина с оливковым лицом, небольшого роста, изящного, но крепкого телосложения. Глаза под прямыми черными бровями так блестели и были такого странного цвета, что казались сверкающими каменьями. Они были темными, со странным золотистым блеском, и порой становились совсем светлыми. Он выглядел как чужестранец – одежда его была из мягкой желтой ткани, широкий плащ схвачен у шеи богатой опаловой пряжкой.