Алексей Потехин - Бедные дворяне

– Да ничего, все едино! – отвечал тот, лениво приподнимаясь с занятого места, и перешел на указанное.

– Какими это судьбами Бог принес? – обратилась хозяйка к гостье, усаживая ее рядом с барином.

– А вот поехали на базаре погулять, на людей посмотреть и себя показать – да и заехали к вам.

– Доброе дело… покорнейше благодарим… Ну, чем же дорогих гостей потчевать? Может, водочки прикажете? – обратилась она к барину.

– Нету, напрасно, не пью.

– Не употребляет, Прасковья Федоровна. Нечего тем и потчевать к нему, привычки не имеет.

– Ну так ин-разве чайку?

– Вот это другое дело, это по нам.

– А вот сейчас велю дочке поставить самоварчик. Чай-то да сахар есть: этот запас держу. Я тотчас… – Прасковья Федоровна вышла…

Воспользовавшись отсутствием хозяйки, богомолка обратилась к своему спутнику:

– А ты, Никеша, смотри, говори, да оглядывайся: вишь она какая баба вор: сейчас на счет водочки подпустила. А будет про что спрашивать, не мнись, отвечай попроворней да обдумавшись.

Прасковья Федоровна, выйдя из избы, вошла прямо в чулан и осмотрела дочь, которая уже успела переодеться, – осталась довольна, и велела ей поскорее согреть самовар.

– А поспеет-то, так внеси, поставь на стол, да и отойди в сторонку – сядь да на них не больно смотри, точно не твое дело. Посиди эдак маленько, да опять уйди, – хоть к дяде Василию, – там и будь покамест они сидят у нас.

Сделавши такое распоряжение, Прасковья Федоровна опять возвратилась в избу и подсела к барину.

– Так разгуляться вздумали? – обратилась она к нему.

– Да, погулять захотелось.

– В своей собственной усадьбе жительство имеете?

– В своей живем.

– А как прозывается?

– Охлопки.

– Это далеко ли отселе будет?

– Так… верст с двадцать.

– Нету, меньше будет… Меньше, чай, пятнадцати, – заметила гостья.

– Охлопки! Не слыхала эдакой усадьбы.

– Так у нас называется.

– Потому, может, невдомек, Прасковья Федоровна, что ведь ее больше по деревне называют: тут чрез речку деревня Стройки, так по ней больше и называют. Ведь ихний род прежде богатый был, и не сведомо, сколько деревень ихних было, и Стройки-то ихние были, так теперь и усадьбу-то по деревне больше зовут. Ведь прадедушки их все свои души поистеряли.

– А большое ваше семейство?

– Батюшка есть, брат Иван, да вот тетушка с нами живет… – и Никеша указал на богомолку.

– Как, разве тетушка придетесь?

– Ну уж проговорился, так нечего таить, Прасковья Федоровна. Родная тетка я ему. Никанор Александрыч на моих руках вырос, почитай и моим сыном зовется: отец-то мало в него и вступается.

– Вот какая хитрая, и не сказалась… Наталья… как по батюшке-то?…

– Наталья Никитична.

– Наталья Никитична! И не сказалась…

– Ну уж все равно, Федоровна, не теперь – так после бы спознала.

– Так вот как, это тетушка ваша!.. Ну… хитрая же у вас… тетушка…

– Что так?

– Ну уж я знаю что!.. А грамоте-то поучены?

– Нет, грамоте не учен, Прасковья Федоровна, – отвечала тетка. – Это надо правду говорить!.. Жил-то он на моих руках; я-то неграмотная, а отец у него грамотный: и часовщик, и псалтирь знает… Ну а дядюшка у него… так тот в службе офицером, – тоже грамотный… только что вестей от него давно нет; не знаем, уж и жив ли… Ну а его Бог не привел; этому его не поучили, уж не его вина… этого Бог лишил. За то уж скажу: на счет работы, уж нет такого парня. Вот хоть и родной, а не стыдно сказать, не хвастаю. Вот другой брат, хоть и грамоте маленько поучен, а эдакой работник не будет, в половину нет.

– А… это жалко, баринок: грамота свет дает человеку, понятие всякое.

– Не обучен.

– Да уж это не его вина, наш грех. Эх, Прасковья Федоровна, конечно, грамота хорошо, да ведь и без грамоты люди живут, а иной и грамотный да вор, либо пьяница, или буян какой. Грамотный-то скорей из послушанья-то выйдет.

– Да, это, конечно, так, простому человеку, мужику; а барину все уж грамота – первое дело.

– Ну уж чего нет, так негде взять, Прасковья Федоровна. Дети будут, детей станет учить, а сам уж как-нибудь и без грамоты век доживет. А ведь и то сказать, захочет – так, может, и теперь выучится…

– А знакомые-то есть ли кто у вас из господ-то? – спросила Федоровна, обращаясь к жениху.

– Нетутка… никак. Нет…

– Эх, Прасковья Федоровна, где нам с нашими достатками знакомство водить… На то нужны деньги, особливо же с господами. Кабы у нас были свои души, хоть мало-мальски было бы от кого отойти, а то всякую работу сами справляем: досуг ли тут по гостям ездить… Хоша мы и знаем свой род, что он коренной, столбовой дворянский, да кто захочет из господ, по нашей бедности, знакомство с нами вести?… Нет, уж мы так и отошли от своего брата – совсем отстали от господ… Что уж!..

– Напрасно вы это делаете… Конечно, хоть бы настоящий богатый барин его вровень с собою не поставит, но все не сравняет супротив мужика; все попомнит, что он свой брат, дворянин, особливо если он во всем манеру будет брать с господ… да еще и не оставит своего брата, коли он в бедности, и поможет. А женится, – теперь дети пойдут, – так кто ему поможет детей обучить и к месту их пристроить? Ведь, чай, не в мужики же их прочить: род свой надо помнить… Коли Бог обидел, – родителя грамоты лишил, – надо хоть детям счастие предоставить… Как вы об этом полагаете, Никанор Александрович?

– Точно так. Оченно желательно в господскую компанию войти, – отвечал жених. Потом взглянул на тетку и прибавил: – Это как тетеньке будет угодно, потому я им должен во всем повиноваться, так как они меня на своих руках выводили…

– Он ведь у меня восковой, – поспешила прибавить Наталья Никитична. – Из него, как из воска, что хошь лепи… Уж эдакова послушания, эдакова смиренства – поискать. Вот за глаза и в глаза скажу…

Хитрая Наталья Никитична еще дома научила Никешу говорить почаще, что он во всем слушается тетки и из послушания никогда не выходит, так как она ему вместо матери.

– Вот таких молодых людей люблю, которые помнят, кто им делал добро, и старших почитают… – сказала Прасковья Федоровна. – За это невидимо Бог подает…

– Да что же ты, Прасковья Федоровна, доченьки-то своей не покажешь? Где она у тебя? – спросила Наталья Никитична.

– Поди, чай, в светелке сидит, либо к родным ушла. Она ведь у меня, матушка, не больно к чужим-то людям выскакивает. Слава Богу, не вертлява девка… не тому от матери учена… она у меня никуда с моего глаза: на улицу одна не пойдет, разве вот к дяде, по соседству… Нет, нечего сказать, должна Бога благодарить: не срамит мать… степенна…

– Это уж на что лучше, тем девушка и красна, коли стыдлива, да не по сторонам, а в землю смотрит… Да покажи, матка… вели взойти-то…

– Да ведь не скоро уломаешь и взойти-то, коли чужой мужчина в дому: уж очень она у меня на счет этого осторожна… Вот погодите – велю самовар подать – чай уж поспел.