Феликс Дан - Аттила. Падение империи (сборник)

Впереди поезда мчался отряд гуннских всадников на своих маленьких лошадках с косматыми взъерошенными гривами. Мужчины гуннского племени носили свободно развевавшиеся плащи, которые были прозваны римлянами «сарматика»; они завязывались пришитыми к ним ремнями, плащи также могли служить и попонами для лошадей. Под них надевались безрукавки в виде жилета – из недубленой кожи, и к ней – широкая опояска, доходившая до колен; таким образом руки и ноги оставались обнаженными. Обуви гунны не знали; щиколотку левой ноги обхватывал ремень, к которому на пятке прикреплялась шпора, часто состоявшая из одного крепкого и острого шипа. Желтая от природы, кожа этих монголоидов приобретала на лице, шее, руках и ногах, вследствие загара и никогда не смываемой степной пыли, почти коричневый оттенок.

Голова у них оставалась по большей частью открытою; только богатые гунны носили высокие остроконечные шапки из черной мерлушки. Волосы, грязно-бурого цвета, падали совершенно прямыми прядями на низкий покатый лоб и свешивались до безобразно-покатых скул, закрывая черные узкие глаза с косым разрезом, почти совсем лишенные бровей. В праздничные дни жены гуннов смазывали мужьям головы конским салом; оно придавало волосам некоторый блеск, но распространяло неприятный запах. Ресницы гуннов были черны и коротки, усы крайне жидки; на подбородке вырастали кустиками жесткие, торчащие, как щетина, волосы.

Украшением плащей и нижних кожаных безрукавок служили у знатных гуннов грубо и безвкусно нашитые на них золотые и серебряные вещи: обломки различной римской посуды, ручки от чаш и кувшинов, даже куски медной обивки от дверей или экипажей, а также просверленные золотые и серебряные монеты, нанизанные на остроконечные шапки или на узкие ремешки, болтавшиеся на шее в виде ожерелья. Все это барахло звенело и бренчало при каждом движении лошади, бесконечно радуя дикаря.

Гуннские женщины, впрочем, отличались некоторым щегольством. Они умели ткать полотняные тесьмы ярких расцветок, шириною в ладонь или в палец, и красиво окаймляли ими в несколько рядов свои плащи и рубахи. Вместо кушака грязная сорочка подпоясывалась узловатой веревкой. Волосы у них были также довольно жидки и тем старательнее смазывали их монгольские красавицы конским салом и мыли кобыльим молоком.

Вооружение всадников состояло из длинного лука и коротких стрел из камыша или дерева, не всегда с железным наконечником, но часто с отравленным острием, пропитанным соком белладонны или белены. Воины носили с собой эти стрелы в длинных, загнутых в виде рога колчанах из липового дерева, которые болтались у них за спиной на кожаных ремнях и нередко были украшены резьбой, унизаны серебряными поделками и драгоценными камнями.

Перед атакой и во время нее гунны осыпали врага тучей этих маленьких стрел. Стрельба их не затрудняла, потому что они, как ловкие наездники, держались на неоседланных лошадях, управляя ими только с помощью ног. Даже на полном скаку поводья – простая веревка – лежали на шее животного и обе руки наездника могли свободно владеть оружием. Кроме лука и стрел у них были также длинные, тонкие, заостренные копья; под самым острием обыкновенно развивался на ленте пучок человеческих волос, снятых с головы особенно ненавистного врага. Но предпочтение перед всяким другим оружием гунны отдавали убийственной нагайке: на короткой рукояти из дерева или кожи было укреплено пять, семь или девять ремней из самой крепкой буйволиной кожи с твердыми узлами на конце величиною с кулак, в которые обычно зашивались свинцовые шары или тяжелые камни. Мастерски владели они этим страшным оружием, причем свинцовые шары легко пробивали человеческие черепа и дробили в куски самые крепкие кости. Другие народы дали этому грозному бичу название «гунника» или «Аттила».

Итак, за первым отрядом летучих гуннских всадников следовало также верхом множество гуннских, германских и славянских военачальников, государей и вельмож, все в богатом вооружении, блестя на солнце золотом и драгоценными каменьями. За ними, на значительном расстоянии, ехал верхом, совершенно один, великий и ужасный Аттила, на великолепном вороном жеребце. Ни на всаднике, ни на лошади не было ни малейшего украшения; ни рукоять, ни ножны меча, ни одежда хана, ни уздечка его коня не были украшены ничем, вопреки обычаю варваров.

Высокая, остроконечная мерлушковая шапка прибавляла росту Аттиле; его фигура скрывалась под широким плащом из тонкого красновато-коричневого сукна, который ниспадал свободными складками от короткой, воловьей шеи гунна и его крутых, могучих плеч до самых щиколоток; из боковых прорех выступали обнаженные руки: левая небрежно держала красивый ременный повод, а правой повелитель гуннов время от времени делал медленный, почти торжественный жест в ответ на восторженные ликования своих соплеменников.

Крики народа напоминали волчий вой, а жест Аттилы походил на благословение: с высоты своего коня он медленно поводил по воздуху сверху вниз протянутой вперед рукой – с таким величавым видом, как будто благодать и счастье струились с его коротких, мясистых, покрытых рыжими волосами пальцев.

Позади хана ехала – также на значительном расстоянии – вторая кавалькада вельмож, представителей всех подвластных ему народов. Длинный кортеж как начинался, так и замыкался отрядом гуннских всадников с длинными пиками. Эти воины конвоировали необыкновенно изобильную охотничью добычу, которую везли на нескольких низких и широких дрогах, запряженных четверкою лошадей.

Исполинский зубр, собственноручно заколотый Аттилой, занимал один целые дроги. Буйволы помельче, два медведя, несколько волков, три лося, олени, вепрь и рысь; затем всевозможные болотные птицы: цапли, журавли и т. д., заклеванные дорогим исландским соколом, наполняли остальные повозки и фуры. Рядом с ними лежало в живописном и художественном беспорядке различное оружие: метательные копья, луки, колчаны, стрелы, охотничьи рога; блестели на солнце ножи посреди лиственных гирлянд, которыми были укрыты животные. Кроме того, позади возов с мертвой дичью вели и живых «пленников» зверей, попавшихся в ямы-ловушки, силки и сети: глухое рычанье, хрюканье и дикий вой часто сотрясали воздух, вызывая злобный лай многочисленных собачьих свор.

Громадные молосские псы, употребляемые для травли медведей и волков, приходили в бешенство при виде своих исконных врагов, оставшихся в живых; они так и рвались вперед, увлекая за собою ловчих.

…Четверо посланников с восхищением смотрели на эту процессию, позабыв об Эдико, который хладнокровно и насмешливо смотрел на них. Он давно привык к тому, как возвращается Аттила с охоты. Его больше интересовало то, о чем говорят римляне.