Александра Анненская - Волчонок

– Что же ты молчишь? Отвечай же! – еще строже приказал Петр Степанович.

– Признавайтесь, признавайтесь, молодой преступник, – шутил Сергей Степанович: – что вы, в трактире с приятелями чаек попивали? Или водочку тянули? или какие-нибудь разбои чинили?

– Отчего же ты не хочешь говорить, Илья? – настаивал Петр Степанович. – Ты, может быть, был у своей тетки? Или запутался с товарищами? Так и скажи. Ну, что же ты? Играл с детьми?

– Нет, – с усилием проговорил Илюша, еще ниже наклоняя голову.

– Так что же ты делал? Верно, что-нибудь очень дурное, если боишься сказать?

Молчание.

– Послушай, Илья, – заговорил Петр Степанович строго: – когда я взял тебя из мастерской и оставил у себя, я думал сделать тебе добро; но теперь вижу, что ошибся и что из тебя может выйти просто негодяй. Мне нет времени смотреть за тобой. Если ты не можешь исполнять добросовестно ту небольшую работу, которая тебе у нас дается, и оставить знакомства, в которых тебе самому стыдно признаться, я должен буду расстаться с тобой и поместить тебя куда-нибудь, где будут смотреть за тобой построже. Ты понимаешь, что это не простая угроза, что я говорю совершенно серьезно.

Илюша понимал это очень хорошо, и тяжело ему было на душе. Значит, надо отказаться от уроков Антоши, от тех занятий, которые так нравились ему, и думать о том, как бы получше вычистить сапоги господ, да вовремя подать им самовар… Да, это необходимо! Иначе Петр Степанович отдаст его какому-нибудь строгому мастеру, и опять придется ему переносить и побои, и брань, и непосильную работу… А что, если во всем сознаться барину? Если рассказать ему, как и с кем проводил он вечера? Может быть, он и не найдет, что это дурно; может быть, он позволит ему учиться? Ведь сам же он целые дни проводит за книгами, все учится, читает?..

– Да он, ведь, барин, ему можно, – рассуждал Илюша: – а мне нельзя… А все-таки попробую…

И с этой решимостью «попробовать» заснул он в эту ночь и проснулся на следующее утро. Если бы Петр Степанович о чем-нибудь заговорил с ним, если бы он хоть поласковее смотрел на него, мальчик наверно исполнил бы свое намерение. Но вчерашний допрос Илюши произвел на Петра Степановича очень неприятное впечатление; он был уверен, что мальчик дурно пользуется свободой и проводит время в каких-нибудь дрянных шалостях. Вследствие этого он смотрел на него недружелюбно и несколько раз сделал ему выговор за небрежность в таких вещах, на которые прежде он не обращал внимания. Это отнимало у мальчика всякую охоту пуститься в откровенные объяснения. А тут еще Сергей Степанович преследовал его своими насмешками, уверял, что видел, как он с товарищами пировал в кабаке, как он влезал в окна и обкрадывал добрых людей, и тому подобное. Илюша молчал; он старался добросовестно исполнять свои обязанности, но все мысли его были заняты одним: как бы устроить так, чтобы учиться у Антоши и в то же время не рассердить хозяина, остаться по-прежнему жить у него. Не мудрено, что при этом мальчик был рассеян, что иногда не слышал отдаваемых ему приказаний: вместо полоскательной чашки ставил на стол блюдо, вместо пепельницы подавал ложку…

– Илюша-то наш, кажется, совсем помешался с горя, что приходится дома сидеть, – смеялся Сергей Степанович.

– Неприятный характер у мальчишки, – заметил Петр Степанович, – он все дуется на меня за то, что я ему сказал тогда.

– Да, настоящим волком смотрит, – подтвердил и Сергей Степанович. – А знаете пословицу: «как волка ни корми, он все в лес глядит», Какое ты ему благодеяние сделал, а он нисколько тебе не благодарен, к тебе не привязан и наверно сбежит при первом удобном случае.

– Пусть себе! – вздохнул Петр Степанович.

И брат, и все знакомые так часто удивляются, как это он, сам человек небогатый, взял на себя такую обузу – содержание мальчика. Все они так часто прославляли его доброту, что он невольно стал считать себя благодетелем Илюши и возмущаться его холодностью к себе, его черствой неблагодарностью.

Два месяца терпел Илюша. Он даже похудел от тоски, но все-таки ни разу не отлучался из дому.

Вдруг один раз, когда господ не было дома, почтальон принес письмо на его имя. Это было что-то до того небывалое, удивительное, что мальчик поспешил дрожащей от волнения рукой надорвать конверт:

Боже мой! Он все еще раздумывал, как сделать, чтобы продолжать уроки у Антоши, а Антоша уезжает! И куда это он едет? Что это такое за учительская семинария? Илюша раза четыре перечел письмо, надеясь найти ответ на эти вопросы.

«Нет, надо самому сходить к нему, – решил он наконец: – и скорей сходить, а то он, пожалуй, уедет, и проститься-то не успеешь!»

И вот мальчик, не думая ни о чем, кроме желания повидаться с другом, бросил комнаты на половину неубранными и отправился к Антоше. Он не рассчитал, что у Антона были занятия, что днем его нельзя было застать дома, и чуть не расплакался перед запертой дверью его квартиры. Что делать? Вернуться назад? Нет, это слишком далеко: пожалуй, не хватит сил придти во второй раз в один день, а ему непременно хотелось увидаться с Антошей сегодня, как можно скорей… И вот он уселся на ступенях холодной лестницы и принялся терпеливо ждать. А ждать пришлось долго: Антоша возвращался домой обыкновенно в пятом часу, а в этот день он еще заходил в лавки сделать себе несколько покупок к дороге, так что на часах ближней церкви пробило уже шесть, когда наконец по лестнице раздались торопливые шаги его.

В этот день Петр Степанович и брат его были очень удивлены и, конечно, неприятно удивлены, когда, вернувшись домой, увидели, что не только обед не принесен из кухмистерской, но и маленький лакей, который должен был принести этот обед, исчез.

– Мое предсказание сбылось: твой волчонок в самом деле сбежал, – заметил Сергей Степанович.

– Да, этому следует положить конец, – сумрачно отвечал Петр Степанович: – я сегодня же постараюсь пристроить его.

Илюша вернулся домой в одиннадцатом часу. Он был так огорчен прощаньем с Антошей, что и не думал о неприятностях, ожидавших его дома. Когда он вошел, господа сидели за самоваром, который сами для себя поставили.

– Илья! – позвал его Петр Степанович. – Ты опять пропадал целый день и верно опять не захочешь рассказать, где был. Я уже предупреждал тебя, что так тебе нельзя жить. Я говорил сегодня о тебе со своим знакомым сапожником. Он человек добрый, своих учеников не бьет и не мучит. Тебе будет недурно жить у него; ты, по крайней мере, привыкнешь к порядку, к труду и сделаешься честным человеком. Что же ты ничего не говоришь?