Иероним Ясинский - Далида

Он вздохнул задумчиво.

– Гришечка! – сказала она вкрадчиво, садясь на подоконник, обнимая молодого человека за шею и наклоняясь к нему. – Ну, вообрази, милый!.. Ну, ты только себе вообрази!..

– Да что, Соня… – произнёс он, пьянея от её прикосновения и припадая к ней, сжигаемый стыдом…

– В самом деле, Гришечка…

Она смотрела на него с неподвижной улыбкой.

– Прощай, Соня!..

– Не пущу! – страстным шёпотом крикнула она.

Он понурил голову.

– Голубчик! – начала она. – Ведь что же тебе? Только недельку… Ведь можно бы… А то и не увидимся больше!.. Ну?.. Что же ты?.. Дорогой, прошу тебя, милый, прошу тебя!

– Слово дал… – пробормотал он.

– О, милый!..

Он поднял глаза. Волосы её рассыпались по плечам. Лоб бледнел, облитый лунным сияньем. Длинные ресницы кидали на щёки мягкие тени. Губы алели соблазнительно над маленьким подбородком – изящным и нежным. И поворот её тела – стройного, воздушного, змеиного – будил желание.

– Я тебя крепко люблю!

– Любишь?.. Крепко?..

Он поцеловал её.

– Так ты мой?

– Твой…

– И я твоя…

Он молчал.

– Слышишь? – сказала она.

– Я останусь… на наделю…

Она обняла его и шепнула ему в ухо, горячо дыша:

– Иди сюда… Ко мне… Иди милый…

– Сонечка…

– Иди… иди же…

– Сонечка…

Она крепко прижалась к нему и капризно всхлипнула.

– Иди!

Он влез в окно.

Ночь смотрела в спальню девушки.

– Знаешь… – начала Соня, – ну, вдруг… застанут… нас…

– Запри дверь.

– Запереть?

Подкравшись, она повернула ключ в дверях с лёгким звоном…

– Тсс…

Звёзды потухали, мерцая в редеющей лазури. Щебетали птицы. Сумрак становился розовым, и ветер колебал волосы на влажных висках Сони, опять стоявшей у окна и прощавшейся со своим Гришей. Лицо его, молодое и бледное, смотрело кротко и покорно. Глаза сияли счастьем.

– Так до завтра?

– Нет…

– Как, Гриша?

– Милая, я с тобой не расстанусь!..

Соня покраснела от радости и поправила на груди смятую, с разорванной петелькой оборку.

– Это измена, Соня! – продолжал он. – Знаю… Но, значит, я не гожусь на серьёзное дело. Не могу тебя бросить, не могу… Соня, мы повенчаемся… Скорей… Соня, дай руку!

Она протянула ему обе.

– Устрой как-нибудь. От тебя зависит. Скажи отцу, или и без отца… Всё равно. Только скорей… Соня не могу жить без тебя… Прощай! Днём свидимся. Поцелуй же меня, голубочка!

Она подставила ему губы.

– Мы будем счастливы, счастливы, Гришечка! – шептала она в умилении.

Он ушёл.

Жизнь вдруг развернулась перед ним, радужная и сверкающая. Он был полон неги, сладкая лень разливалась по его жилам. Ему хотелось вечного праздника, непрестанного созерцания красоты. Поцелуи и шорох объятий звучали для него как музыка… Волшебным сном казалось ему случившееся, невероятно-блаженным. Очаровательной грёзой рисовалась ему эта ночь. Он шёл и любовался природой, вдыхая влагу прозрачного утра, глядя на небо, где розовым руном рассыпала заря свой бодрящий свет, и где робко зажигались золотые лучи солнца…

Дома он разбудил Гвоздева и объяснил откровенно, какой оборот приняли его дела. Тот долго скрёб за пазухой, чесал лохматую голову и, наконец, на уверение приятеля, что он всегда будет сочувствовать, отвечал, блеснув рыжими глазками, с презрением:

– Так… так… Убирайся ты со своим сочувствием… Мерзец!

Встав и набрав воды в рот, он начал умываться.

Одевшись, он расчесал волосы мужицкой гребёнкой и напился чаю, причём съел целую булку. Он вовсе не обращал внимания на приятеля. Но когда во двор въехала подвода, Гвоздев подошёл к другу и произнёс:

– Не тово?.. Не раздумал?.. Эй, ты?

– Прости меня, не могу…

– Ну, счастливо оставаться!

Они поцеловались. Гвоздев на пороге сказал:

– А я всегда за тебя горой стоял! Хоть уверяли и спорили, что из тебя добра не будет… Хвастун, говорили, краснобай…

Тот молчал.

– Брехал я им на тебя… Дескать золото – не человек… Прощай!

– Прощай. Считай другом.

– Ла-дно, – протянул Гвоздев.

Он взял котомочку, сел в телегу и уехал, не оглянувшись…

Январь 1881 г.