Шарль де Костер - Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах

И писец, закончив чтение, сказал:

– Вот всё письмо и подписано оно: «Иоос Дамман, рыцарь».

И народ кричал:

– Смерть убийце! Смерть колдуну! В огонь соблазнителя! На виселицу разбойника!

– Тише, народ, – сказал председатель суда, – не мешайте нам свободно судить этого человека. – И он обратился к старшинам: – Я прочту вам другое письмо, найденное Неле в кармане праздничного платья Катлины.

«Прелестная ведьмочка, вот состав моего снадобья, указанный мне самой супругой Люцифера; при помощи этого снадобья ты можешь взлететь на солнце, луну и звёзды, разговаривать с духами стихий, передающими Богу молитвы людские, и носиться по городам, местечкам, рекам, лугам всего мира. Свари в равных долях: stramonium, solanum somniferum, белену, опий, свежие головки конопли, белладонну и дурман.

Если хочешь, мы вечером полетим на бесовский шабаш, только надо любить меня сильнее и не быть такой скаредной, как прошедший вечер, когда ты не хотела дать мне десять флоринов, сказав, что у тебя нет. Я знаю, что ты скрываешь клад и не хочешь мне сказать об этом. Или ты больше меня не любишь, моё сердечко?

Твой холодный дьявол.

Гансик ».

– Смерть колдуну! – кричала толпа.

– Надо сличить оба почерка, – сказал председатель суда.

По сличении почерки были признаны сходными.

Тогда председатель обратился к присутствующим дворянам:

– Признаёте ли вы этого человека за господина Иооса Даммана, сына эшевена?

– Да, – ответили они.

– Знали вы, – продолжал он, – господина Гильберта, сына Виллема Рейвиша?

Выступил один из дворян, по имени ван дер Зикелен, и заявил:

– Я из Гента; мой steen [23]находится на площади Святого Михаила; я знаю Виллема Рейвиша, дворянина, гентского эшевена. Пятнадцать лет тому назад у него пропал сын. Это был молодой человек двадцати трёх лет, кутила, игрок, бездельник; ему это прощали из-за его молодости. С тех пор никто ничего о нём не слышал. Я хотел бы видеть шпагу, кинжал и сумку покойного.

Рассмотрев их, он сказал:

– На рукоятях шпаги и кинжала герб рода Рейвиш: три серебряные рыбы на лазурном поле. Тот же герб вычеканен на золотом замочке сумки. А это что за кинжал?

– Этот, – ответил председатель, – был воткнут в тело Гильберта Рейвиша, сына Виллема.

– Я вижу на нём герб Дамманов, – сказал дворянин, – зубчатая башня на серебряном поле. Так да поможет мне Бог и все святые.

Другие дворяне подтвердили:

– Мы признаём, что это гербы Рейвиша и Даммана. Так да поможет нам Бог и все святые.

– В силу выслушанных и прочитанных пред судом доказательств, – сказал председатель суда, – Иоос Дамман есть колдун, убийца, соблазнитель женщин, похититель королевского имущества и, как таковой, повинен в оскорблении величества, божеского и человеческого.

– Вы можете толковать об этом, господин комендант, – возразил Иоос, – но вы не смеете осудить меня за отсутствием достаточных улик. Я не колдун и никогда не был колдуном: я только прикинулся дьяволом. Что касается моего светящегося лица, то вам известна его тайна, а состав мази, не считая белены, растения ядовитого, исключительно снотворный. Когда эта женщина, подлинная колдунья, применяла снадобье, она погружалась в сон, и тут ей виделось, что она летит на шабаш, кружится там спиною к середине вращения и поклоняется дьяволу в образе козла, стоящему на алтаре. По окончании хоровода – так ей казалось – она, как делают все колдуны, целовала его под хвост, чтобы затем предаться со мною, её возлюбленным, противоестественным наслаждениям, пленявшим её извращённый дух. Если у меня были, как она говорит, холодные руки и свежее тело, то это признак молодости, а не колдовства. При любовной работе холод не долог. Но Катлина хотела верить в свои вожделения и принимать меня за дьявола, хотя я человек во плоти, как вы меня видите. Только она одна и виновна: принимая меня за дьявола и, однако, разделяя со мной ложе, она намеренно и действительно грешила против Господа Бога и Духа Святого. Стало быть, это она, а не я, совершила преступление колдовства, она заслуживает костёр, как упорная и злобная ведьма, которая притворяется сумасшедшей, чтобы скрыть своё злоумышление.

– Вы слушаете этого убийцу? – вскричала Неле. – Он ведь, как гулящая девка с цветным кружком на рукаве, промышлял продажной любовью. Вы его слушаете? Ради своего спасения он добивается, чтобы сожгли ту, которая ему отдавала всё, что могла.

– Неле злая, – сказала Катлина, – не слушай её, Ганс, дорогой мой.

– Нет, – сказала Неле, – нет, ты не человек, ты трусливый, злобный дьявол! – И, охватив Катлину руками, она умоляла: – Господа судьи, не слушайте этого бледнолицего злодея; у него одно желание: видеть на костре мою мать, за которой нет никакой вины, кроме того, что Господь поразил её безумием и что она считает действительными призраки своих видений. Слишком много она уже выстрадала и телом и душою. Не предавайте её смерти, господа судьи. Дайте невинной жертве дожить в мире её печальную жизнь.

И Катлина говорила:

– Неле злая, не верь ей, Ганс, мой повелитель.

И в толпе женщины плакали, и мужчины говорили:

– Помилуйте Катлину!

Судьи вынесли приговор Иоосу Дамману, который после новых пыток сознался во всём. Он был приговорён к лишению дворянства и сожжению на медленном огне, каковое мучение он и претерпел на следующий день на площади перед ратушей, причём всё время твердил:

– Казните ведьму, только она преступница. Проклинаю Господа Бога! Мой отец убьёт всех судей! – и с этими словами испустил дух.

И народ говорил:

– Смотрите, он и сейчас ещё кощунствует и богохульствует. Издыхает, как собака.

На следующий день судьи вынесли приговор относительно Катлины. Её решили подвергнуть испытанию водой в Брюггском канале. Если она не будет тонуть, она будет сожжена как ведьма; если пойдёт ко дну и утонет, то кончина её будет признана христианской, и посему тело её будет погребено в пределах церковной ограды, то есть на кладбище.

На следующий день Катлина с восковой свечой в руках, босая, в чёрной рубахе, была с торжественным крестным ходом проведена вдоль деревьев к берегу канала. Впереди же с пением заупокойных молитв шествовал каноник собора Богоматери, его викарий, причетник, несший крест, а позади – комендант города Дамме, старшины, писцы, городская стража, профос, палач с двумя своими помощниками. На берегах канала уже собралась громадная толпа. Женщины плакали, мужчины роптали, и все были переполнены глубокой жалостью к Катлине, а она шла, как ягнёнок, покорно и не понимая, куда идёт, и всё время твердила:

– Уберите огонь, голова горит! Ганс, где ты?

Неле, стоя в толпе женщин, кричала:

– Пусть меня бросят вместе с нею!