Генрих Фольрат Шумахер - Береника

Из груди Иоанна послышался глухой стон.

– Да, месть, – шептал он. – И разве ты не знаешь, кому нужно отомстить? Кто предал Бога и отечество врагу? Береника. Кто попрал стыдливость иудейки и отдался язычнику? Береника. Кто поселил раздор в Иерусалиме и вселил в римлян дух разрушения? Береника. В тот день, когда иерусалимская святыня будет сожжена, пламя это сделает Беренику владычицей мира. Но ей грозит месть, и она в твоей руке, Регуэль. Когда Береника будет на вершине власти и будет упиваться радостью разрушения, ты должен будешь наполнить кубок ее торжества кровью ее собственного сердца. Месть должна быть столь же великой, как и преступление… Береника должна умереть на пороге к торжеству.

Он наклонился к сыну и вынул у него меч из ножен. Светлая сталь засверкала в солнечном свете.

– Поклянись мне, Регуэль, чистотой этого меча, поклянись умирающей душой отца, поклянись именем Всевышнего, что ты исполнишь долг мести…

Регуэль трижды поднял руку и трижды поклялся мечом, отцом и Богом. Потом отец и сын обнялись долгим прощальным поцелуем.

– На твою долю выпадает самое тяжелое, – сказал Иоанн после короткого молчания. – Тебе придется смотреть, как умирают братья, и ты не сможешь помочь им. Ты должен быть свидетелем гибели Иерусалима, и взор твой не посмеет дрогнуть. Вот что ты должен сделать. Из западной части дворца старый подземный ход ведет далеко за крепостной вал римлян к масленичной горе. Когда пламя покажется над храмом, спустись в него, выйди из города и тогда будь римлянином для римлянина, сирийцем для сирийца, арабом для араба, пока ты не исполнишь своего обета.

– А ты, отец?

Иоанн из Гишалы ничего не ответил. Послышался страшный, пронзительный крик. Казалось, земля разверзлась и собирается поглотить человечество.

Регуэль подбежал к окну. Он отшатнулся, бледный и дрожащий.

Горел храм.

На лице Иоанна показалась чуть заметная улыбка.

– Он зовет, – прошептал он, широко раскрыв глаза, и руки его вытянулись. – Всевышний зовет меня!..

Несмотря на требование Береники и военачальников, Тит не решался приступить к уничтожению храма. Он благоговел перед великим произведением искусства, равного которому не было даже в самом Риме. Он сам еще утром отдал приказ потушить пожар, начавшийся в храме по чьей-то вине.

Береника гневно топнула ногой, когда Оний передал ей о нерешительности молодого цезаря, и на губах ее показалась презрительная улыбка. Но вдруг лицо ее вспыхнуло, потом стало смертельно бледным.

– Где Тит? – спросила она отрывисто.

– Он уже вернулся к себе в палатку.

– А у храма еще продолжается бой?

– Да, продолжается, но без огня римляне не победят.

– Я знаю…

Как долго продолжится это невыносимое положение?

Уже прошли многие месяцы, а жалкий народ все еще не покорен. Береника жаждала власти над Римом, как изнемогающий от жажды человек хочет капли воды. Здесь, в лагере грубых, не понимающих ее красоту воинов, она была только сестрой Агриппы, слабого, ничтожного царя. А в Риме – о, когда удастся ей поднести к губам опьяняющий кубок власти и выпить этот освежающий напиток?…

– Ты умеешь быть отважным, Оний? – спросила она вдруг.

– Испытай меня.

– Я хочу… бросить горящий факел в храм… Иди, возьми у кого-нибудь из моих телохранителей вооружение для себя и пришли мне сюда моего эфиопа.

Глаза Ония вспыхнули, он понял ее и быстро вышел из палатки.

На лице эфиопа еще видны были следы бед-эденских ожогов. В глазах его все еще горело мрачное пламя страстной любви к царице. Он все еще ждал.

Он покорно остановился у порога. Береника рукой подозвала его к себе и подала условный знак. Он направился в угол палатки, вынул из ящика богатое вооружение и бросился к царице, чтобы помочь ей надеть его.

Когда Оний вошел снова в ее палатку, он был поражен видом царицы.

– В этом виде ты всегда будешь иметь толпу телохранителей, – сказал он. – Всякий примет тебя за Тита.

– Я заказала себе такое же вооружение. Если работа удалась, то тем лучше. Римляне будут храбрее в присутствии полководца…

По дороге к храму они увидели Агриппу.

– Осажденные сделали новую вылазку, Тит, – крикнул он еще издали взволнованно. – Боюсь, солдаты твои не устоят. Иудеи сражаются, как…

– Береника, это ты? – проговорил он, когда подошел ближе. – Что ты задумала?

Береника насмешливо взглянула на него.

– Вот все, что может сказать царь иудейский? Он убегает, потому что бой опасен. Какое несчастье для римлян, что все иудеи не такие, как их царь. Спеши домой, добрый Агриппа, там, куда мы идем, будет опасно…

Она повернулась и пошла дальше с Онием и эфиопом. Агриппа задрожал от гнева.

– Ты увидишь, что я…

– Что ты не трус? В таком случае иди с нами. Завтра уж будет поздно показывать храбрость. Завтра Иерусалима не будет…

Агриппа побледнел.

– Что ты задумала?

– Иди с нами и увидишь.

Она пошла вперед, Агриппа последовал за ней.

Бой продолжался у северной стены храма. Иудеи воспользовались тем, что часть осаждавших была занята тушением огня, и сделали вылазку. Римляне уже отступали, когда на месте сражения появилась Береника. Ее появление подействовало, как чудо.

– Тит пришел нам на помощь, – закричали римляне и с новой силой бросились на врагов.

Береника шла вперед, высоко держа меч; рядом с ней шли эфиоп и Оний с горящими факелами в руках.

– Тит и легионы! – крикнул Оний, а эфиоп вторил ему страшными криками, возбуждая ужас у иудеев своим почти голым черепом, налитыми кровью глазами и вздутыми мускулами на руках.

Иудеи готовы были уже обратиться в бегство, но их предводитель, сильный и храбрый воин, выступил вперед.

– Я уже давно жажду чести, – воскликнул он, – пасть от руки цезаря. Исполни же, Тит, мое желание, если слава твоей храбрости справедлива.

Он бросился на царицу, обнажив меч. На минуту его воины остановились и римляне тоже опустили мечи, наблюдая за завязавшимся поединком. Эфиоп хотел броситься на иудея, но Береника удержала его властным взглядом. Лицо ее было бледным, но не от страха за жизнь. В ней что-то дрожало, быть может, это был ужас женщины перед кровопролитием. Она знала, что убьет этого великана – она, Береника. Это ее и страшило, и влекло, но желание превозмогло отвращение.

Когда иудей бросился на нее, она стояла неподвижно, разглядывая его. Было что-то мягкое в его возбужденных гневом глазах. Он, наверное, не создан был воином, а был в мирное время одним из учеников в храме и сидел у ног своих учителей, впитывая с жадностью истины Божественного учения. Только война, разрушающая все великое, благородное и человечное, пробудила в нем зверя.

Он уже поднял меч, чтобы опустить его ей на голову. На минуту все исчезло перед глазами Береники. Она отскочила в сторону, уклоняясь от его удара, и одним прыжком бросилась к нему, ударив его коротким кинжалом в шею.