Жюль Гонкур - Шарль Демайи

Эта книга, это утрированное и хладнокровное обезьянство, была сам человек, этот молодой человек, двадцатилетний старик и ребенок в тоже время. К несчастью, пример был не только его извинением, он был его правилом, его совестью. Пример был его нравственным чувством, он составлял его стремления и его тщеславие. Входя в жизнь с титулом исторического барона и миллионом капитала, он был заранее опьяненный богатством и популярностью. Есть слабые головы, подражательные умы, низкие души, в которых страсти своей эпохи созревают и портят страсти молодости, слабые сердца, для которых в этом веке Роберт Макер может сделаться типом, как Вертер.

Книга барона де-Пюизинье была скорее не удовлетворение литературного тщеславия, но проба самого себя, опыт средства, мост, перекинутый к политике, к делам, исследование путей, по которым быстро идут к кредиту и влиянию, и на котором отсутствие предрассудков может повести так высоко и так далеко.

Но Нашет ничего этого не видел. Он видел только нелепую книгу и огромное самолюбие, которому надо было польстить. Он храбро принялся валять похвалу, первую статью, в которой он не выпускал когтей, без царапин, без предательств, без «ужей», как говорится в литературе; одним словом, одну из тех статей, после которых к критику прибегает автор кланяться и благодарить.

Окончив статью, он перечел ее, пересыпал льстивыми эпитетами и, это было в субботу, понес ее в типографию с приказанием тотчас же набрать. Из типографии он направился к Шеве, заказал пирог с печенкой, ветчину Йоркскую и бургундского вина на завтра, снова зашел в типографию поправить свою статью, что давно с ним не случалось, пообедал, лег рано спать, и в кровати принялся учить наизусть некоторые фразы из «Философской истории рабочих классов».

– Вот газета, – сказал входя на другой день привратник, – и потом то, что принесли от Шеве.

– Черт возьми! – сказал Нашет глядя на привратника, у которого нижняя часть лица была закутана платком, – это для меня… Что такое с вами?

– О, господин, это ничего!.. Это паук прополз по моему лицу… Эти животные часто делают вред…

– Животные!.. Сегодня… как нарочно… Это его приведет в ужас, – проговорил Нашет в сторону. – Послушайте, Пьер, поставьте стол… Потом одолжите мне два кресла.

– Да, господин.

– Постойте… Меня ни для кого нет дома… Только для высокого молодого человека с черной бородой, который никогда не приходил сюда. Как только он будет здесь, вы оденетесь, и придете мне служить.

– В котором часу?

– Разве я знаю?.. сегодня, завтра… Вы не можете снять ваш платок?

– О, нет, господин… это очень вспухло… Так господин не знает…

– Можете рассуждать за дверью, а?

День прошел. Никого. Нашет все начинял себя «Философской историей рабочих классов».

В понедельник, в час дня постучались в дверь.

Нашет поспешил бросить кусок пирога себе на тарелку.

– Войдите!

– Тысячу извинений, сударь, – сказал барон очень смущенный, – барон де-Пюизинье.

Нашет поклонился. Барон продолжал:

– Я не думал… Я пришел в час, думая, что… Я вас беспокою… я приду в другое время.

– Нисколько, сударь, нисколько, я вам не позволю уйти. Я слишком рад вас видеть, и иметь честь познакомиться с вами, благодаря вашей прекрасной книге и моей слабой статье… Садитесь пожалуйста.

– Я должен поблагодарить вас…

– Полноте! За такой плохой отчет! Вы могли убедиться, что я не силен по этой части… Я, вероятно, сделал много промахов; но что вы хотите? Ваша книга сделала меня… Я был увлечен, я который не терпит серьезных книг… я прочел вас не переводя дыхания, как роман… роман, который заставляет думать… и я должен был сказать о ней… это было сильнее меня…

– Но я вам мешаю завтракать…

– И потом, знаете, чувствуешь себя стесненным в газете… у меня не было места сделать выписки из вашего этюда, где вы сравниваете муниципалитет и общину: «когда римское владычество»… и Нашет сказал наизусть строк двадцать из книги барона. – дело в том, что я вас читал!

– Милостивый государь, – сказал важно барон, приподымаясь, – я вас отблагодарю когда-нибудь.

– О, я уверен, что вы спасаетесь, оттого что накрыто на два прибора?.. Вы думаете, что я жду… Но нет, это правда, я ждал, но сегодня не придут.

И Нашет подчеркнул последнюю фразу улыбкой. – Я не смею предложить вам… но было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы составили мне компанию…

– Очень жаль, но я уже завтракал…

– Что ж такое? – И Нашет почти силою взял шляпу из рук барона и посадил его с ласковым насилием против себя.

Великолепное бургундское и цитаты из книги барона все время служили приправою к пирогу и ветчине. Через два часа молодой барон, у которого самолюбие и голова были довольно слабы, рассыпался в откровенностях, в скептическом хвастовстве, в признаниях и проектах насчет будущего. Он разыгрывал роль человека, стоящего выше иллюзий, угадавшего жизнь и решившегося достигнуть всего. Он парадировал в своей ребяческой гордости. Он признался в наивности своих инстинктов и неопытности своих лет. Он рассказал Нашету, как у него явился вкус к литературе, когда он поправлял в риторике опыты своего профессора истории. Он рассказал о миллионе, который он ждал, о своей семье, о газете, которая будет у него, о журнале, которого он будет основателем, о театре, которому он даст субсидию, чтобы дебютировала одна женщина, не потому, чтобы он любил эту женщину, но он хотел сделать актрису из своей любовницы.

Нашет кончал в эту минуту стакан шамбертенского, и, держа между пальцами бутылку, он небрежно лил остатки вина на дно стакана.

– Боже мой, – сказал он, – у меня есть до вас просьба… Пьер! Тарелку барону… Вы аристократ… занимаетесь литературой… серьезной литературой… в часы досуга, ради развлечения… и я не знаю, захотели бы вы… Вот видите ли я ухожу из газеты… В мои года, вы понимаете, хочется писать у себя. У меня есть обещание одного богатого промышленника относительно фонда, остается только подписать… Вы позволите мне объявить ваше сотрудничество в нашем издании?.. Газета будет платить, – продолжал Нашет не давая барону времени ответить, – нам нужно ваше имя, ваш талант… Вы будете получать пять су за строчку, как самые известные…

И Нашет наблюдал на лице барона эффект этой последней лести, зная цену, которую самый богатый придает этим деньгам, которые он считает за доказательство своей ценности. Одним словом, Нашет в совершенстве одурачил барона, так что Кутюра, возвращаясь из редакции, где он прочел статью Нашета, нашел их обоих за столиком в кафе Мазарена перед двумя стаканами мадеры. В ту минуту, как Кутюра проходил, Нашет жаловался барону на условия, которые представил ему промышленник, дающий деньги на предприятие, а барон предлагал ему свои услуги, как только тетка умрет, от чего Нашет горячо отказывался.