Генри Джеймс - Бостонцы

– Но попомните мои слова, – сказала миссис Луна, – она унизит Олив так, как ещё никто этого не делал. Она сбежит с каким-нибудь дрессировщиком. Выйдет замуж за циркача! – и миссис Луна добавила, что это послужит хорошим уроком для Олив, но она будет очень страдать, так что берегитесь истерик!

Бэзил Рэнсом испытывал своеобразные эмоции, пока хозяйка дома высказывала эти коварные, но убедительные домыслы. Он внимательно отнёсся к ним всем, так как в них заключалась очень интересная для него информация. Но в то же время он понимал, что миссис Луна понятия не имеет, о чём говорит. Он видел Верену Таррант всего дважды, но ни за что не поверил бы, что она авантюристка, – хотя, конечно, было очень вероятно, что, в конце концов, она унизит мисс Ченселлор. Он мрачно усмехнулся, представив себе эту картину. Ему была приятна мысль об этой своеобразной мести экстравагантной молодой женщине, которая пригласила его к себе лишь для того, чтобы дать пощёчину. Но у него было странное ощущение, что он что-то упустил из-за своего незнания о другом выступлении той девушки на Женской Конвенции. У него появилось смутное чувство, что его где-то надули. Впрочем, жаловаться было не на что, ведь он всё равно не смог бы приехать в Бостон, чтобы услышать её выступление. Но это показывало, что он даже частично и опосредованно не принял участия в событии, которое было так тесно связано с ней. Почему он должен был принять участие, и разве не было естественно, что всё, связанное с нею, совершенно его не касалось? Этот вопрос пришёл ему в голову уже по дороге домой. Но пока этот момент был впереди, и он ощущал, что страдает от того, что не знал, что она снова относительно близка к нему, – всё ещё где-то за горизонтом, но уже хотя бы не на другой половине земного шара, – и он до сих пор этого не почувствовал. Это чувство личной потери, как я назвал его, заставило его почувствовать, что ему предстоит что-то исправить. Он вряд ли мог бы точно сказать, как он собирается это сделать, но эта мысль заставила его изменить план действий, который он принял пятнадцать минут назад. Пока он думал об этом в молчании, миссис Луна одарила его ещё одной загадочной улыбкой. Это заставило его вскочить на ноги. Картина перед его мысленным взором внезапно прояснилась: стало очевидно, что он вовсе не обязан жениться на миссис Луне, чтобы получить средства для продолжения своих изысканий. И он одёрнул себя, как если бы уже собирался это сделать.

– Вы же не уходите так скоро? Я ещё не рассказала даже половины из того, что хотела! – воскликнула она.

Он взглянул на часы, увидел, что ещё рано, прошёлся по комнате и сел на другое место. Всё это время она следила за ним глазами, пытаясь понять, что с ним происходит. Рэнсом предусмотрительно не стал спрашивать, что ещё она собиралась ему рассказать, и, возможно, для того, чтобы избавить себя от этих подробностей, вдруг принялся говорить сам, свободно и быстро, с заметно изменившейся интонацией. Он пробыл у неё ещё полчаса и был очень галантен. Теперь, когда он так переменился, миссис Луна подумала, что он очень обаятельный мужчина. Он говорил без умолку, пока, наконец, не взял шляпу, всерьёз решив откланяться. Он рассказывал о ситуации на Юге, его социальных особенностях, о разорениях, вызванных войной, о ветшающем дворянстве, о «пожирателях огня», странных, дряхлых и нищих, но непримиримых, о пафосе и комичности всего этого. Эти рассказы заставляли её то смеяться, то плакать, и в итоге она решила, что задавшись целью, он как никто другой может обеспечить даме приятный вечер. Лишь много позже она спросила себя, почему он никогда до сих пор не задавался такой целью. Ей нравилась его старомодная галантность. Её пристрастия кардинально отличались от пристрастий сестры, которую интересовал лишь низший класс и его попытки подняться. Аделина же питала слабость к падшей аристократии, которая, казалось, приходила в сильный упадок повсеместно. Разве не был Бэзил Рэнсом её представителем? Не был ли он кем-то вроде французского gentilhomme de province после Революции? Или старого монархического émigré из Лангедока? Словом, обедневшим патрицием, чье положение было достойным и трогательным, и которому можно было оказать лишь ту помощь, которая не задевала его чувствительную гордость?

– Пройдёт ещё десять лет, прежде чем вы снова придёте? – спросила она, когда Бэзил Рэнсом пожелал ей доброй ночи. – Вы должны дать мне знать, так как я собираюсь перед вашим следующим визитом успеть съездить в Европу и вернуться обратно хотя бы за день до него.

Вместо ответа на эту колкость, Рэнсом сказал:

– Вы не собираетесь в ближайшее время в Бостон? Не планируете нанести сестре ещё один визит?

Миссис Луна воззрилась на него:

– Вам-то какое до этого дело? Простите мою глупость, – добавила она, – Конечно, вы хотите, чтобы я убралась подальше. Спасибо вам большое!

– Я вовсе не хочу, чтобы вы убирались. Но я хочу услышать новости о мисс Олив.

– С чего бы это? Вы же знаете, что она вас терпеть не может! – и прежде чем Рэнсом смог ответить перебила себя: – Я практически уверена, что, говоря о мисс Олив, вы имеете в виду мисс Верену! – в её глазах мелькнул упрёк, когда она говорила об этом порочном намерении. Затем она воскликнула: – Бэзил Рэнсом, неужели вы влюблены в это создание?

Он крайне натурально рассмеялся, и добавил, чтобы испытать миссис Луну и одновременно объясняя реальное положение дел:

– Как это возможно? Ведь я видел её всего два раза за всю свою жизнь.

– Если бы вы видели её больше, мне бы не о чем было волноваться! Но это ваше странное желание отправить меня в Бостон! – продолжила она. – Меня не радует перспектива снова остановиться у Олив. К тому же, эта девчонка занимает весь дом. Лучше поезжайте туда сами.

– Я бы с радостью так и сделал, – сказал Рэнсом.

– Может быть, вы хотите, чтобы я предложила Верене провести месяц у меня – это бы помогло привлечь вас в мой дом, – чересчур провокационно заметила Аделина.

Рэнсом едва не ответил, что это было бы лучше всего, но вовремя одёрнул себя. Он ещё никогда, даже в шутку, не позволял себе так грубо и невежливо разговаривать с дамой. Над женщинами он всегда подшучивал, используя только преувеличенную вежливость.

– Я прошу вас поверить, что нет ничего такого, что я бы сделал для какой-либо женщины в этом мире, и не сделал бы для вас, – сказал он, в последний раз целуя пухлую руку миссис Луны.

– Я запомню это и напомню вам при случае! – крикнула она ему вслед.

Но даже этот бурный обмен клятвами не заставил его усомниться в том, что он очень легко отделался. Он медленно шёл в ярком свете зимней луны по Пятой Авеню, на которую свернул с перекрёстка у дома миссис Луны. Он останавливался на каждом углу, предаваясь медитации и время от времени тихонько вздыхал. Это было неосознанное и непроизвольное выражение облегчения, как будто он попал под трамвай, но остался невредимым. Он не задумывался над тем, что его спасло. Что бы это ни было, оно пробудило его, и теперь ему было стыдно за свой пессимизм. К тому времени, когда он достиг своего жилища, его амбиции и планы возродились. Он вспомнил, что всегда считал себя способным на многое, и пока не случилось ничего такого, что должно было заставить его сомневаться в этом. В любом случае, он ещё достаточно молод для второй попытки. Этим вечером он отправился в постель, насвистывая.