Генри Джеймс - Бостонцы

– Полагаю, вы единственный человек в этой стране, который так чувствует, – заявила она, в конце концов.

– Не единственный, который так чувствует, но вполне возможно, единственный, который так думает. Мне кажется, что мои убеждения в более расплывчатом и неоформленном виде присутствуют в умах множества моих сограждан-мужчин. Если однажды мне удастся подобрать им адекватное выражение, я просто придам форму дремлющим инстинктам решающего меньшинства.

– Рада, что вы признаёте, что вы в меньшинстве! – воскликнула Верена. – Это удача для нас, несчастных созданий. А что вы называете адекватным выражением? Полагаю, вы хотели бы стать президентом Соединённых Штатов?

– И говорить о своих взглядах в блестящих докладах перед трепещущим Сенатом? Вы читаете мои мысли: это именно то, чего я хочу.

– И далеко вы продвинулись в этом направлении, как вы считаете? – спросила Верена.

Этот вопрос и тон, которым он был задан, показался молодому человеку иронической отсылкой к его бедственному положению, поэтому некоторое время он просто молчал. Если бы в этот момент его спутница взглянула на него, то увидела бы, как его лицо заливает румянец. Её слова стали для него неожиданностью, хотя со стороны женщины, которая пытается защитить себя, это была вполне ожидаемая колкость. Его горячность и южная гордость подсказывали, что эти слова повторяют в иной форме идею, что джентльмен, столь неудачливый и малообеспеченный просто не имеет права занимать время блестящей успешной молодой девушки, даже ради того, чтобы убедить себя, что он отказался от попыток заполучить её. Но вместо этого он чувствовал острое желание заставить её почувствовать, что если он и отказался от неё, то только из-за этой самой ужасной и случайной бедности. Он тешил себя мыслью, что если бы не это, он смог бы восторжествовать над всеми её предрассудками и даже преимуществами её известности. Рэнсом был глубоко убеждён, что она создана для любви, как он сказал себе, когда слушал её речь у миссис Бюррадж. Она сама не знала об этом, и другой идеал, грубый, лживый, искусственный, прижился в ней. Но если появится мужчина, действительно небезразличный ей, пелена этих ложных надуманных принципов спадёт с неё, и освобождение Олив Ченселлор и всего её пола – хотя Рэнсом до сих пор не мог с уверенностью сказать, к какому именно полу принадлежала его кузина, – превратится в химеру, в пустые слова. Читатель может понять, что такие мысли могли заставить Бэзила Рэнсома не отказываться от идеи добиться её. И он даже возмутился внутренне, что до сих пор не предпринял такой попытки.

– Ах, мисс Таррант, мой успех в жизни – это одно, а мои амбиции – совсем другое! – воскликнул он в ответ на её вопрос. – Вероятнее всего я останусь безвестным и бедным до конца моих дней. И потому никто, кроме меня не будет знать о возвышенных мечтах, которые я похоронил.

– Почему вы говорите о бедности и безвестности? Разве вы не добились успеха в этом городе?

Вопрос Верены застал его врасплох и не оставил ему ни времени, ни хладнокровия на то, чтобы вспомнить, что он всегда делал хорошую мину перед миссис Луной и Олив, и такое впечатление у девушки могло возникнуть из-за того, что обе леди ему верили. Но вопрос прозвучал для его ушей настолько насмешливым, дерзким и неоправданно жестоким, что ему казалось, что он сблизил их, как будто был вытянутой рукой, схватившей её за талию и притянувшей к нему, чтобы он мог отчитаться о своём положении преднамеренным поцелуем. Я не представляю, какие ужасные последствия этих мыслей мой тяжкий долг заставил бы описать вам, если бы тот момент продлился на несколько секунд дольше. Но, к счастью, они были прерваны появлением няни, толкавшей коляску, в компании ковылявшего за ней малыша. Няня и её спутник неотрывно, и как показалось Рэнсому, неодобрительно, глазели на удивительную парочку на скамье. В этот момент Верена, оглядев детей быстрым взглядом – она обожала детей, – продолжила:

– Из ваших уст слова о грозящей вам безвестности звучат чересчур плоско. Безусловно, вы амбициозны – любой это подтвердит, едва взглянув на вас. И если вы направите свои амбиции в нужное русло, соперникам лучше поостеречься. Было бы желание! – добавила она немного насмешливо.

– Что вы знаете о моём желании? – спросил он с неловким смехом, как будто действительно попытался поцеловать её во время этой откровенной беседы и получил отказ.

– Я знаю, что оно сильнее, чем моё. Оно заставило меня выйти из дома, хотя я считала это не лучшей идеей, и заставляет меня сидеть здесь намного дольше, чем я собиралась.

– Подарите мне этот день, дорогая мисс Таррант, подарите мне этот день, – промурлыкал Бэзил Рэнсом, и когда она, заинтригованная его интонацией, повернулась к нему лицом, добавил, – Пообедайте со мной, раз уж вы пропустили ланч. Разве вы ещё не устали и не ослабли?

– Я устала и ослабела, и все те ужасные вещи, которые вы обо мне говорили – я уже сыта мерзостями. И теперь вы хотите, чтобы я с вами пообедала? Спасибо. Вы неподражаемы! – воскликнула Верена со смехом, который, как мне известно, выражал смущение. Рэнсому же это было неведомо.

– Вы должны помнить, что мне довелось дважды выслушивать вас в течение часа, молча и без пререканий, и я с удовольствием сделал бы это снова и снова.

– Зачем вам слушать меня ещё, если вы не приемлете мои идеи?

– Я делаю это не ради ваших идей – я слушаю ваш голос.

– Ах, я же говорила Олив! – быстро проговорила Верена, как будто эти слова подтвердили её давний страх.

Рэнсом всё ещё не считал, что заигрывает с ней, потому спросил со всем чувством мужского превосходства:

– Интересно, поняли ли вы те десять слов, что я вам только что сказал?

– Я думаю, вы выразились достаточно ясно.

– И всё же, что вам стало ясно?

– То, что вы хотите отбросить нас назад.

– Я пошутил. Я сказал это просто так, – неожиданно для девушки уступил Рэнсом. Он совершенно не настроен был спорить.

Она заметила это и спросила:

– Почему бы вам не опубликовать свои идеи?

Это вновь задело его, напомнив о давнем провале. Он удивлялся, почему она не может оставить эту тему, и всё время возвращается к ней.

– Вы имеете в виду, сделать их достоянием общественности? Я написал немало, но всё это осталось неопубликованным.

– Похоже, с вами согласны не так много людей, как вы говорите.

– Что ж, – сказал Бэзил Рэнсом, – редакторы относятся к тому скупому и нерешительному большинству, которое всегда говорит, что ищет чего-то оригинального, но смертельно пугается его, когда, наконец, находит.

– Вы о газетах и журналах?

Когда Верена осознала, что статьи этого достойного молодого человека были отклонены – статьи, в которых всё, что было для неё самой дорого, отвергалось с презрением – она почувствовала странное сожаление и грусть от ощущения несправедливости.