Орхан Памук - Дом тишины

– Конечно трудный! – согласился карлик. – А жизнь, думаешь, легкая?

Я зашагал от него прочь, чтобы и этот не завел ту же песню, что отец. Потом обернулся: он шел, слегка покачиваясь, к дому. Мне стало жаль его. Все носят авоськи за ручку, а он, чтобы авоська не волочилась по земле, намотал ручку на пальцы. Бедный карлик. Но он же сказал мне: «Что ты здесь делаешь?» Ну и что! Все это говорят. Можно подумать, все так говорят, чтобы спокойно вершить свои черные дела и не беспокоиться при виде меня. Я прошел еще чуть-чуть, чтобы опять не встретиться с карликом, потом остановился, подождал немного, и, когда вернулся к пляжу, сердце мое заколотилось: Нильгюн давно пришла и лежит на песке. Когда же ты пришла? Она лежит, как вчера, не двигаясь, держит перед собой книгу и смотрит в нее. Я было растерялся, как вдруг кто-то закричал:

– Опа! Смотри не зевай!

Я вздрогнул, оборачиваюсь – наш Сердар.

– Ну чего, какие новости? – спросил он. – Чего здесь делаешь?

– Ничего.

– Что, караулишь тут кого-нибудь?

– Нет, – соврал я. – Есть одно дело.

– Да не ври ты, – сказал он. – Смотришь на пляж жадными глазами. Как не стыдно! Смотри, все расскажу Мустафе вечером!

– Никого я не караулю, – упрямо повторил я. – Жду одного знакомого. А ты что делаешь?

– Шел в мастерскую, – он показал сумку в руках. – Ну и кто этот твой знакомый?

– Ты не знаешь, – ответил я.

– Да нет тут у тебя никакого знакомого, – сказал он. – Ты внаглую глазеешь на девчонок. Ну и кто из них твоя знакомая?

– Ладно, – сдался я, – покажу тебе, только смотри осторожно, чтобы она не заметила.

Я указал головой на Нильгюн, он посмотрел на нее и сказал:

– Книжку читает. Откуда это ты ее знаешь?

– Здесь познакомился, – ответил я. – Очень давно, когда здесь не было ни одного нового дома, стоял только один наш каменный дом на холме, и еще их дом – старый и странный, а еще был маленький зеленый магазинчик на месте нынешнего рынка. А больше ничего не было. Ни Верхнего квартала не было, ни фабрик не было, ни Нового квартала, ни Эсентепе. Не было ни этих дач, ни пляжа. Поезда в те времена ездили не мимо фабрик и складов, а мимо садов и фруктовых рощ. Вот так!

– Красиво здесь было тогда? – спросил он задумчиво.

– Красиво, – ответил я. – Даже черешни цвели весной по-другому. А рыбу в море можно было руками ловить, опустил руку в воду, и рыба сама к тебе плывет, если не кефаль, то сельдь.

– Красиво рассказываешь! – сказал он. – Скажи лучше, зачем ты ждешь эту девушку.

– Собирался ей кое-что отдать, – сказал я. – Одна ее вещь оказалась у меня.

– Что?

Я вытащил и показал расческу.

– Дешевая, – заметил Сердар. – Эти такими не пользуются. Дай-ка!

Я дал ему посмотреть, чтобы он мне позавидовал. Он взял расческу и начал ее сгибать, черт бы его побрал.

– И ты теперь влюблен в нее?

– Нет, – сказал я. – Осторожно, сломаешь.

– Ты покраснел! Значит, ты влюбился в эту богачку.

– Не гни! Жалко будет, если сломаешь.

– Почему это? – спросил он, внезапно положил расческу в карман и пошел прочь.

Я побежал следом за ним.

– Перестань, Сердар, – говорил я. – Все, хватит шуток.

Он не ответил.

– Все, поиграли – и хватит, отдай расческу! – Он опять не ответил. – Дружище, разве сейчас удобное время для шуток? Стыдно же!

В этот момент мы проходили мимо очереди у входа на пляж, и он громко крикнул:

– Братишка, ты же мне ничего не давал! Все, перестань за мной ходить, как не стыдно!

Все вокруг смотрели на нас. Я молчал. Немного поотстал и только осторожно следил за ним издалека. Потом огляделся – вокруг никого, догнал его, схватил за руку и вывернул ее. Он пытался освободиться. Тогда я вывернул еще сильнее, чтоб ему было больно.

– Ах ты гад! – заорал он, выронив сумку с инструментами. – Отпусти, сейчас отдам!

Он вытащил из кармана расческу и бросил ее на землю:

– Ты что, не понимаешь шуток, тупица?

Я поднял расческу и положил в карман – хорошо хоть с ней ничего не случилось.

– Ты ничего не понимаешь! Шакал недоразвитый!

Врезать ему, что ли? Я повернулся и зашагал к пляжу. Он выкрикивал мне вслед ругательства, а потом проорал, что я влюбился в богачку. Не знаю, слышал ли это кто-нибудь. Мне стало стыдно.

Когда я пришел на пляж, Нильгюн уже ушла. Я запаниковал, но тут увидел ее сумку. Значит, не ушла. Вытащил из кармана расческу и стал ждать, пока она выйдет из воды.

Когда она выйдет, подойду к ней и скажу: это твоя расческа, Нильгюн, ты выронила ее, я поднял ее и принес, ты берешь, она твоя? Она возьмет, поблагодарит. Я отвечу: не важно, не стоит благодарностей, сейчас ты меня благодаришь, а вчера даже «привет» сказать не захотела. Она извинится. Не надо извиняться, скажу я ей, я знаю – ты хорошая, я сам видел, как ты молилась с бабушкой на кладбище. Вот так я ей скажу, а когда она спросит, чем я сейчас занимаюсь, я скажу, что сейчас я занят только математикой и английским. Ты ведь собираешься поступать в университет, спрошу я ее, можешь помочь мне с этими предметами, если хорошо их знаешь? Конечно, ответит она, приходи к нам. Так я, может быть, попаду к ним домой, и, если увидят, как мы сидим за одним столом и занимаемся, никто никогда не скажет, что я не ее поля ягода. Мы будем сидеть вместе, за одним столом. Я опять задумался.

А потом я увидел ее в пляжной толпе: она вышла из воды, вытирается. Внезапно мне захотелось убежать. Она надела свое желтое платье, взяла сумку и направилась к выходу, и тогда я тоже вышел с пляжа и быстро зашагал в бакалейную лавку. Через некоторое время обернулся и увидел, что Нильгюн идет в бакалею следом за мной. Хорошо. Я пришел в бакалею и сказал:

– Бутылку кока-колы, пожалуйста!

– Сейчас! – ответил бакалейщик.

Но тут же отошел и стал рассчитываться с одной пожилой женщиной, словно специально, чтобы Нильгюн застала меня здесь без дела. Потом бакалейщик отделался от старушки, открыл бутылку кока-колы и протянул ее мне, почему-то странно взглянув на меня. Я выхватил бутылку у него из рук, отошел в уголок и стою жду. Ты войдешь, я буду пить кока-колу; надо же, какое совпадение, опять мы встретились в бакалее; здравствуй, как дела, скажу я, ты не позанимаешься с мной английским? Я ждал, ждал, но ты все не появлялась, Нильгюн, и не увидел, когда ты вошла, потому что все время смотрел на свою бутылку и не успел поздороваться. Ты что, тоже меня не увидела? Или увидела, но тебе опять не хочется со мной здороваться? Я не смотрел на тебя.

– У вас есть расческа? – вдруг спросила ты, Нильгюн.

– Какая вам нужна? – спросил бакалейщик.

Кровь ударила мне в лицо.

– Моя куда-то пропала, – сказала ты. – Мне нужна любая.

– Есть только такие, – показал бакалейщик. – Вам подойдет?

– Можно посмотреть? – попросила ты.