Джек Керуак - Суета Дулуоза. Авантюрное образование 1935–1946

Так из-за этого я могу считаться тугоухим кэнаком?

Назавтра днем негр с лопатой, закинутой за спину, распевает «Лазарет Св. Иакова» так красиво, что я иду за ним через всю 5-мильную стройку, чтоб слышать все до единой ноты и все слова. (Забыл упомянуть, что по пути в Вашингтон той весной, 1942-го, я заехал в Нью-Йорк только затем, чтобы услышать Фрэнка Синатру и увидеть, как Фрэнк Синатра поет в театре «Парамаунт», ждал там в очереди вместе с двумя тысячами вопящих еврейских и итальянских девочек из Бруклина, я почти, а на самом деле и ЕСМЬ единственный парень в очереди, и когда мы проникаем в театр и выходит худосочный старина Фрэнк и хватается за микрофон, с блистательными кольцами на пальцах и в сером спортивном пиджаке, черном галстуке, серой рубашке, поет «Совсем как розочка» и «Без песни… дороге нет конца», ойй.) Тут я иду за стариной Св. Иаковом по полю, а на следующий день иду до конца, и вообще сваливаю со стройки, и забредаю в леса Виргинии, и сижу там весь день, полагая, что я сейчас в северной части Глухомани средь знаменитой Гражданской войны, и пою «Ты-за бери меня в Виржинью».

Хуже того, однажды у меня в заднем кармане оказывается пинта джина, а я еду на попутке со стройки Пентагона по мосту через Потомак, мужик высаживает меня на Пеннсильвания-авеню перед Капитолием Нации, днем какая-то работа оторвала переднюю часть с моих штанов, мне их приходится придерживать, а то причиндалы будут мотаться. И вот вижу я Капитолий Нации, американский флаг, Пеннси-авеню, и замахиваюсь назад за пинтой в заднем кармане хлебнуть, и причиндал мой вываливается наружу и машет американскому флагу и Капитолию. Видели б это Джефферсон, Джексон или Вашингтон, ууух!

Я в смысле, дичее джину никто не отхлебывал в старине Вашингтоне, О. К.

Поверх всего, я тогда бросил строительную работу в Пентагоне и устроился буфетным поваром и газировщиком на обеденную тележку в северозападном Вашингтоне, и однажды вечером нас с моим Западно-Виргинским приятелем отправляют в погреб за мешком картошки, и мы там падаем друг на друга и кувыркаемся вниз и не ломаем себе шеи. «Ты нормально?» – спрашиваю у него я.

«Да. Я нормально. Только вот, – говорит он, мечтательно глядя прочь куда-то на запад, – только я больше уж не могу спускаться по лестнице и не падать, меня жучок любовный укусил».

«Кто?»

«Жучок любовный укусил, мальчонка, я влюбился». Я возвращаюсь наверх с картошкой и вот ношу тут этот здоровенный белый поварской колпак, а у стойки две девушки, и одна, хорошенькая брюнетка, протягивает мне колоду порнографических игральных карт:

«Спорнем, не угадаешь, где тут рука? Тебе картинки нравятся?»

«Еще бы».

«Ну ссушь, бросай-ка ты эту свою газировку и пойдем жить ко мне, я тебя буду содержать, мне только одного надо, чтоб ты дурака не валял ни с какими девками-неграшками, а то я те кенжик в спину посуну». И так я вселился к Энни из Коламбэса, Джорджия. Однажды ночью она стонет мне прямо в рожу снизу: «Джек, я от тя прям щас помру», – и тут мы слышим, в дверь барабанят, и громкий скорбный голос выпевает:

«Энни, это Бинг. Это всего лишь старина Бинг».

«Не отвечай на дверь, – шепчет она, – это просто старина Бинг».

«Бинг Крозби?»

«Никакой он не Бинг Крозби».

«А похоже».

«Ш-ш-ш. Он уйдет».

«А настанет день, и ты мне так же дашь от ворот поворот, а, Энни из Джорджии?»

Меж тем мы с Джи-Джеем шибались по паркам, искали себе еще фиф, болтали о птичках на ветках в сумерках у нас над головами, о Лоуэлле, но поздней той ночью он нажрался, и обезумел, и выхватил свои ножницы, и сказал, что отрежет у шлюхи сиськи. Мы с Костем его еле усмирили.

Энни нашла себе нового хахаля, повезла нас на машине в автокиношку, мы смотрели, как Хенри Фонда напивается в гамаке во время великого футбольного матча в «Животном человеке», и я так забредил и возрадовался, что швырнул пустой пузырь из-под джина прям поверх деревьев Виргинии и завопил «Уа-хуууу» лунному свету, который тоже там был. Так я Виргинию и поимел.

Я сел на автобус обратно в Лоуэлл, думая слюнявые мысли о Мо Коул.

Вот оно каково, когда тебе двадцать, а вокруг весна, война там или нет войны. Но война шла…

Значит, Мо Коул, и все такое, и прочие. Марлейн и т. д., но теперь я на попутках отправился в Бостон с Тимоти Клэнси, чтобы вступить в Морскую пехоту Соединенных Штатов. Нас осмотрели, из медкомиссии сделали телепрограмму, признали годными и привели к присяге. Вот почему люди до сих пор считают, что я морпех США. Официально – да, а неофициально я между тем забыл свой пропуск Береговой охраны из Бостона, у меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали и пропустили, я ошивался по дому Национального морского союза – ждал судна, а после того, как нас с Клэнси назначили в морпехи, он поехал на попутках обратно в Лоуэлл 24 мили отдохнуть и почитать Джона Эдамза, я же отправился на Сколли-сквер напиться и познакомиться с какими-нибудь моряками, поутру проснулся, и мы поковыляли в дом моряка, к моему удивлению профсоюзник выкрикнул в микрофон: «Работа судомоя на п/х „Дорчестер“».

«Что такое судомой?»

«Это где моешь кастрюли и сковородки».

«А судно куда идет?»

«В Мурманск, малец».

«Поехали… Буду судомоем». Я выкинул свою карточку, и меня наняли вместе с некоторыми другими ребятами, и к середине того дня я уже заходил на борт п/х «Дорчестер» со своим вещмешком, мы в тот вечер напились, и пели в ночных клубах Южного Бостона и Чарлстона, и дурачились, гоняемые легавыми, а на рассвете на борт сели войска, затем куча народу, и не успел я сообразить, как эта громадная лохань, п/х «Дорчестер», подымила прочь из Бостонской гавани к Северному полюсу, в сопровождении эсминцев Флота США по правому борту и сторожевых катеров Береговой охраны по левому, прощай, Бостон, прощай, Америка, прощайте, морпехи США.

Случилось ненароком. Морпехи никогда не гонялись за мной. Из-за того, что «Дорчестер» потом стал международным кораблем-памятником торговому флоту, хотя в то время мы едва ли могли об этом догадаться, пока стонали в своих койках все эти сотейники, и обычные кастрюли, и вообще лохани.

А штука тут в том, что, пока Тимми Клэнси ждал в Лоуэлле, когда его призовет Морская пехота США, я плыл к Северному полюсу на п/х «Дорчестер» с кучей пьянчуг, индейцев, пшеков, макаронников, жидяр, пэдди, гадоедов (лягушатников, меня), шведов, норвегов, фрицев и прочей дуболомной братии, включая монгольских идиотов, сабленосцев моро, филиппинцев и кого душа ни пожелает в самом фантастическом экипаже. Но на судне к тому же был и флотский артиллерийский расчет в оранжевых спасжилетах, они управляли противокорабельными орудиями «Эрликон». Запопасть сюда – это снискать мой сердечнейший привет с Небес, что пишутся с заглавной Эн.