Эрих Мария Ремарк - Возвращение с Западного фронта (сборник)

– Поговорить всегда можно, – ответил Блюменталь.

– Хорошо. Когда я могу вас повидать?

– У меня найдется время сегодня днем. Скажем, в два часа, в моей конторе.

– Хорошо.

Я повесил трубку.

– Отто, – обратился я в довольно сильном возбуждении к Кестеру, – я этого никак не ожидал, но мне кажется, что наш «кадиллак» вернется!

Кестер отложил бумаги.

– Правда? Он хочет продать машину?

Я кивнул и посмотрел в окно. Ленц оживленно беседовал с булочником.

– Он ведет себя неправильно, – забеспокоился я. – Говорит слишком много. Булочник – это целая гора недоверия; его надо убеждать молчанием. Пойду и сменю Готтфрида.

Кестер рассмеялся:

– Ни пуха ни пера, Робби.

Я подмигнул ему и вышел. Но я не поверил своим ушам – Готтфрид и не думал петь преждевременные дифирамбы «кадиллаку», он с энтузиазмом рассказывал булочнику, как южноамериканские индейцы выпекают хлеб из кукурузной муки. Я бросил ему взгляд, полный признательности, и обратился к булочнику:

– К сожалению, этот человек не хочет продавать…

– Так я и знал, – мгновенно выпалил Ленц, словно мы сговорились.

Я пожал плечами:

– Жаль… Но я могу его понять…

Булочник стоял в нерешительности. Я посмотрел на Ленца.

– А ты не мог бы попытаться еще раз? – тут же спросил он.

– Да, конечно, – ответил я. – Мне все-таки удалось договориться с ним о встрече сегодня после обеда. Как мне найти вас потом? – спросил я булочника.

– В четыре часа я опять буду здесь поблизости. Вот и наведаюсь…

– Хорошо, тогда я уже буду знать все. Надеюсь, дело все-таки выгорит.

Булочник кивнул. Затем он сел в свой «форд» и отчалил.

– Ты что, совсем обалдел? – вскипел Ленц, когда машина завернула за угол. – Я должен был задерживать этого типа чуть ли не насильно, а ты отпускаешь его ни с того ни с сего!

– Логика и психология, мой добрый Готтфрид! – возразил я и похлопал его по плечу. – Этого ты еще не понимаешь как следует…

Он стряхнул мою руку.

– Психология… – заявил он пренебрежительно. – Удачный случай – вот лучшая психология! И такой случай ты упустил! Булочник никогда больше не вернется…

– В четыре часа он будет здесь.

Готтфрид с сожалением посмотрел на меня.

– Пари? – спросил он.

– Давай, – сказал я, – но ты влипнешь. Я его знаю лучше, чем ты! Он любит залетать на огонек несколько раз. Кроме того, не могу же я ему продать вещь, которую мы сами еще не имеем.

– Господи Боже мой! И это все, что ты можешь сказать, детка! – воскликнул Готтфрид, сокрушенно качая головой. – Ничего из тебя в этой жизни не выйдет. Ведь у нас только начинаются настоящие дела! Пойдем, я бесплатно прочту тебе лекцию о современной экономической жизни.

Днем я пошел к Блюменталю. По пути я сравнивал себя с молодым козленком, которому надо навестить старого волка. Солнце жгло асфальт, и с каждым шагом мне все меньше хотелось, чтобы Блюменталь зажарил меня на вертеле. Так или иначе, лучше всего было действовать быстро.

– Господин Блюменталь, – торопливо проговорил я, едва переступив порог кабинета и не дав ему опомниться, – я пришел к вам с приличным предложением. Вы заплатили за «кадиллак» пять тысяч пятьсот марок. Предлагаю вам шесть, но при условии, что действительно продам его. Это должно решиться сегодня вечером.

Блюменталь восседал за письменным столом и ел яблоко. Теперь он перестал жевать и внимательно посмотрел на меня.

– Ладно, – просопел он через несколько секунд, снова принимаясь за яблоко.

Я подождал, пока он бросил огрызок в бумажную корзину.

Когда он это сделал, я спросил:

– Так, значит, вы согласны?

– Минуточку! – Он достал из ящика письменного стола другое яблоко и с треском надкусил его. – Дать вам тоже?

– Благодарю, сейчас не надо.

– Ешьте побольше яблок, господин Локамп! Яблоки продлевают жизнь! Несколько яблок в день – и вам никогда не нужен врач!

– Даже если я сломаю руку?

Он ухмыльнулся, выбросил второй огрызок и встал.

– А вы не ломайте руки!

– Практический совет, – сказал я и подумал, что же будет дальше. Этот яблочный разговор показался мне слишком подозрительным.

Блюменталь достал ящик с сигарами и предложил мне закурить. Это были уже знакомые мне «Корона-Корона».

– Они тоже продлевают жизнь? – спросил я.

– Нет, они укорачивают ее. Потом это уравновешивается яблоками. – Он выпустил клуб дыма и посмотрел на меня снизу, откинув голову, словно задумчивая птица. – Надо все уравновешивать – вот в чем весь секрет жизни…

– Это надо уметь.

Он подмигнул мне:

– Именно уметь, в этом весь секрет. Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много. – Он рассмеялся: – Простите меня. После обеда я всегда слегка настроен на философский лад.

– Самое время для философии, – сказал я. – Значит, с «кадиллаком» мы тоже добьемся равновесия, не так ли?

Он поднял руку:

– Секунду…

Я покорно склонил голову. Блюменталь заметил мой жест и рассмеялся:

– Нет, вы меня не поняли. Я вам только хотел сделать комплимент. Вы ошеломили меня, явившись с открытыми картами в руках! Вы точно рассчитали, как это подействует на старого Блюменталя. А знаете, чего я ждал?

– Что я предложу вам для начала четыре тысячи пятьсот.

– Верно! Но тут бы вам несдобровать. Ведь вы хотите продать за семь, не так ли?

Из предосторожности я пожал плечами:

– Почему именно за семь?

– Потому что в свое время это было вашей первой ценой.

– У вас блестящая память, – сказал я.

– На цифры. Только на цифры. К сожалению. Итак, чтобы покончить: берите машину за шесть тысяч.

Мы ударили по рукам.

– Слава Богу, – сказал я, переводя дух. – Первая сделка после долгого перерыва. «Кадиллак», видимо, приносит нам счастье.

– Мне тоже, – сказал Блюменталь. – Ведь и я заработал на нем пятьсот марок.

– Правильно. Но почему, собственно, вы его так скоро продаете? Он не нравится вам?

– Просто суеверие, – объяснил Блюменталь. – Я совершаю любую сделку, при которой что-то зарабатываю.

– Чудесное суеверие… – ответил я.

Он покачал своим блестящим лысым черепом:

– Вот вы не верите, но это так. Чтобы не было неудачи в других делах. Упустить в наши дни выгодную сделку – значит бросить вызов судьбе. А этого никто себе больше позволить не может.

В половине пятого Ленц, весьма выразительно посмотрев на меня, поставил на стол передо мной пустую бутылку из-под джина:

– Я желаю, чтобы ты мне ее наполнил, детка! Ты помнишь о нашем пари?

– Помню, – сказал я, – но ты пришел слишком рано.

Готтфрид безмолвно поднес часы к моему носу.

– Половина пятого, – сказал я, – думаю, что это астрономически точное время. Опоздать может всякий. Впрочем, я меняю условия пари – ставлю два против одного.