Эрих Мария Ремарк - Возвращение с Западного фронта (сборник)

– Мне все равно, – сказала Рут и поставила рюмки и бутылку на стол. – Теперь у меня нет никаких преимуществ перед тобой, а в этом что-то есть.

Керн рассмеялся и обнял ее.

– Что это такое? Коньяк? – спросил он, показывая на бутылку.

– Да. Лучший коньяк семейства Нойман. Я хочу выпить с тобой – ведь мы снова вместе. Знал бы ты, как мне было страшно без тебя. Как страшно было знать, что ты в тюрьме. Эти мерзавцы избили тебя! И виновата во всем я!

Рут с улыбкой посмотрела на него, но Керн видел, что она взволнована. Голос ее звучал почти гневно, и, когда она наливала рюмки, ее рука дрожала.

– Это было страшно! – повторила она и подала ему рюмку. – Но теперь ты опять со мной.

Они чокнулись.

– Ничего страшного не было, – сказал он. – Правда ничего!

Рут выпила рюмку залпом и поставила на стол. Потом, притянув к себе голову Керна, поцеловала его.

– Теперь я тебя больше не отпущу, – пробормотала она. – Никогда!

Керн смущенно поглядел на нее. Такой он ее еще ни разу не видел. Рут совершенно преобразилась. Какой-то барьер отчужденности, порой неясно обозначавшийся между ними, исчез. Теперь Рут словно вся раскрылась, и впервые он почувствовал, что она принадлежит ему. Раньше он в этом не был уверен.

– Рут! – сказал он. – Вот если бы потолок раскололся надвое и прибыл самолет! Мы улетели бы с тобой на далекий остров, где пальмы и кораллы, где никто не знает, что такое паспорт или вид на жительство!

Она снова поцеловала его.

– Боюсь, и там все это уже известно. Среди пальм и кораллов наверняка имеются укрепления, и пушки, и военные корабли, и напряжение еще больше, чем в Цюрихе.

– Да, безусловно! Выпьем еще по рюмке. – Керн взял бутылку и налил себе и ей. – Но и в Цюрихе стало небезопасно. Долго тут прятаться нельзя.

– Тогда давай уедем!

Он оглядел гостиную, парчовые портьеры, кресла и желтые шелковые абажуры.

– Рут, – сказал он, – уехать с тобой – это, конечно, чудесно. Ни о чем большем я и не мечтаю. Но знай, что тогда всего этого не будет, – он обвел рукой салон. – Будут только дороги и сеновалы. Будут убогие комнатки в дешевых пансионах. Будет страх перед полицией. И это еще счастье, потому что ведь может быть и тюрьма.

– Все знаю. Мне это не важно, и ты за меня не тревожься. Так или иначе, я должна отсюда уехать. Больше оставаться нельзя. Мои хозяева смертельно боятся полиции – ведь я там не заявлена. Они будут только рады, если я уберусь. Есть у меня еще немного денег. Кроме того, буду помогать тебе торговать. Расходы на меня невелики, и вообще, кажется, я достаточно практична.

– Значит, у тебя остались кое-какие деньги и ты намерена помогать мне в торговле!.. Довольно! Еще слово, и я разревусь, как старая баба… Вещей у тебя много?

– Нет, немного. Все ненужное оставлю здесь.

– Ладно. А как быть с книгами? Особенно с толстыми учебниками по химии? Их ты тоже временно оставишь здесь?

– Книги я продала. Последовала совету, который ты дал мне еще в Праге: не брать с собой ничего из прежней жизни. Ничего! И не оглядываться – от этого только устаешь и теряешь силы. Книги принесли нам несчастье, и я их продала. К тому же они слишком тяжелы…

Керн улыбнулся:

– А ведь верно – ты практична, Рут! Я думаю, для начала мы направимся в Люцерн. Это мне посоветовал Георг Биндер, большой специалист по Швейцарии. В Люцерне множество иностранцев, поэтому там можно оставаться незаметным, да и полиция, говорят, не слишком лютует. Когда двинемся в путь?

– Послезавтра утром. А пока можно пожить здесь.

– Хорошо. Впрочем, у меня есть место для ночлега. Только до двенадцати я должен быть в кафе «Грайф».

– Ни в какое кафе «Грайф» ты не пойдешь, Людвиг! Останешься здесь! До послезавтра мы вообще не выйдем на улицу! Иначе я умру от страха!

– А разве это возможно? Разве тут нет горничной или еще кого-нибудь, кто мог бы нас выдать?

– Горничную отпустили до понедельника. Она приедет поездом в одиннадцать сорок. Остальные вернутся к трем часам дня. А до тех пор хозяева – мы!

– О великий Боже! – сказал Керн. – Значит, мы можем распоряжаться этой квартирой почти двое суток?

– Именно так.

– И можем жить в ней, как будто она целиком принадлежит нам, – с этой гостиной, со спальней, и столовой, и белоснежной скатертью, и фарфором, и, вероятно, еще и серебряными вилками и ножами, и еще какими-нибудь особенными ножиками для фруктов, и мы будем пить кофе-мокко из крохотных чашечек, и слушать радио…

– Все это будет! А я стану варить и жарить и специально для тебя надену одно из платьев Сильвии Нойман!

– Тогда я сегодня же обязательно наряжусь в смокинг господина Ноймана! Пусть он мне будет велик, не важно! В тюрьме я читал журнал «Элегантный мир» и теперь знаю, как следует одеваться!

– По-моему, смокинг придется тебе как раз впору!

– Блестяще! Давай устроим праздник! – Керн в восторге вскочил на ноги. – Вероятно, я могу принять горячую ванну и намылиться несколько раз? Давно этого со мной не бывало. В тюрьме мы обливались из душа каким-то раствором лизоля.

– Конечно, можешь! Горячая ванна, ароматизированная всемирно известными духами «Керн – Фарр»!

– Я их уже распродал.

– Но у меня остался флакон! Помнишь, ты подарил мне его в Праге, когда мы смотрели фильм. В наш первый вечер. Я сохранила его.

– Это – вершина счастья! – заявил Керн. – Благословляю тебя, о Цюрих! Рут, ты просто ошеломила меня! Наша встреча началась неплохо!

В Люцерне Керн в течение двух дней безуспешно осаждал виллу коммерческого советника Арнольда Оппенгейма. Белое строение стояло на пригорке и, словно крепость, возвышалось над Фирвальдштадтским озером [35]. В списке адресов, который «специалист по Швейцарии» Биндер подарил Керну, против фамилии Оппенгейм было сделано примечание: «немецкий еврей; деньги дает только под сильным нажимом; настроен националистически; не выносит разговоров о сионизме».

Наконец на третий день Керна приняли. Оппенгейм встретил его в большом саду, полном астр, подсолнухов и хризантем. Хозяин оказался жизнерадостным крепким мужчиной с толстыми, короткими пальцами и маленькими густыми усиками.

– Вы прямо из Германии? – спросил он.

– Нет. Я уехал оттуда два с лишним года назад.

– А откуда вы?

– Из Дрездена.

– Ах, Дрезден! – Оппенгейм провел ладонью по блестящему лысому черепу и мечтательно вздохнул. – Дрезден – великолепный город! Настоящая жемчужина! Одна Брюльская терраса [36]чего стоит! Нечто совершенно уникальное, верно?

– Да, – подтвердил Керн. Было очень жарко, и он с удовольствием выпил бы стакан виноградного сока, стоящего на каменном столике перед Оппенгеймом. Но тот и не думал предложить гостю освежиться. Замечтавшись о своем, он смотрел куда-то вдаль.