Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

– Аристодем декламировал из Гомера за ужином, когда был здесь. Ахилл и Гектор перед боем. Но он слишком стар.

– Нас всех ждет старость. Да, и Филократ явится, разумеется.

Филипп не стал терять время, объясняя, что Филократ был его главным ставленником в Афинах: Александр это наверняка знал.

– С ним будут обращаться так же, как и со всеми остальными. Если здесь его начнут как-то выделять, ему припомнят это дома. Всего послов десять.

– Десять? – поразился мальчик. – Для чего? Они все будут вести переговоры?

– О, они ведь вынуждены следить друг за другом. Да, все будут говорить, никто не согласится быть обойденным. Будем надеяться, что они заблаговременно распределят темы. Одно хорошее представление, по крайней мере, нам обеспечено. Демосфен приезжает.

Мальчик навострил уши, как собака, которую позвали на прогулку. Филипп посмотрел на его загоревшееся лицо. Не становится ли каждый его заклятый враг героем для сына?

Александр думал о красноречии гомеровских воинов. Он представлял Демосфена высоким и смуглым, как Гектор, с пылающими глазами и голосом, в котором звенели раскаты грома.

– Он храбр? Как те, при Марафоне?

Филипп, которого этот вопрос застал врасплох, запнулся, приходя в себя, и кисло улыбнулся в черную бороду.

– Посмотришь на него и решишь сам. Только не спрашивай его об этом напрямик.

Александр покраснел. Краска медленно поднялась от шеи к волосам. Губы плотно сомкнулись. Он ничего не сказал.

В гневе Александр был точной копией матери. Это всегда раздражало Филиппа.

– Ты что, – сказал царь нетерпеливо, – не можешь понять, когда люди шутят? Ты обидчив, как девчонка.

«Как он смеет, – думал мальчик, – упоминать при мне о девчонках?» Его руки так сжали пращу, что в пальцы впилось золото украшений.

И теперь, думал Филипп, все пошло насмарку. Он проклял в глубине души жену, сына, себя самого и, стараясь говорить спокойно, заключил:

– Ладно, нам обоим стоит на него посмотреть. Я знаю Демосфена не лучше, чем ты.

Филипп лукавил: благодаря донесениям шпионов царю казалось, что он уже годы прожил бок о бок с этим человеком. Однако, затаив обиду, он не отказал себе в легком коварстве. Пусть мальчик, если ему так хочется, держится в стороне – и прибережет свои надежды.

Несколькими днями позже Филипп снова послал за сыном. Для обоих время было насыщено до предела. Отец погрузился в дела, сын – в постоянные поиски новых, все более трудных испытаний: прыжки с утесов в горах, полуобъезженные лошади, упражнения в беге и метании копья. Кроме того, Александр разучивал пьесу на своей новой кифаре.

– Послы должны прибыть до наступления сумерек, – объявил Филипп. – Утром пусть отдохнут, после обеда я их выслушаю. Вечером ужин для всех; их красноречие будет ограничено во времени. Ты, разумеется, наденешь парадное платье.

Лучшие одежды Александра хранились у матери. Он нашел Олимпиаду в ее комнате. Мать писала брату в Эпир, жалуясь на мужа. У Олимпиады было немало дел, которых она не доверяла писцам, поэтому царица сама вела свою переписку. Когда Александр вошел, она сложила диптих и обняла сына.

– Мне нужно одеться для афинских послов, – сообщил он. – Я надену голубое.

– Я прекрасно знаю, дорогой, что тебе пойдет.

– Нет, это должно прийтись по вкусу афинянам, – возразил Александр. – Я буду в голубом.

– Ну что же, моему господину нужно повиноваться. Значит, голубое, брошь из лазурита…

– Нет, в Афинах драгоценности носят только женщины… кроме колец.

– Но, дорогой мой, тебе приличествует быть одетым лучше, чем афиняне. Они всего лишь послы.

– Нет, мама. Они считают драгоценности варварской забавой, я ничего такого не надену.

В последнее время Олимпиада все чаще слышала эти новые властные нотки в голосе сына. Они радовали царицу. Олимпиада не могла предположить, что рано или поздно это обернется против нее.

– Ты совсем мужчина, мой господин. – Сидя, она могла бы положить руки ему на плечи. Олимпиада подняла глаза, улыбнулась, потом пригладила взъерошенные волосы сына. – Приходи заранее. Ты дикий, как горный лев; мне придется самой приглядеть за сборами.

Когда наступил вечер, Александр сказал Фениксу:

– Я хочу остаться, чтобы посмотреть на въезд афинян.

Феникс с отвращением выглянул в сгущающийся сумрак.

– Что ты ожидаешь увидеть? – проворчал он. – Кучку людей в петасах [38], натянутых до самых плащей. Вечером от земли поднимется туман, в нем ты не отличишь хозяина от слуги.

– Все равно. Я хочу посмотреть.

Ночь спустилась, сырая и промозглая. Воды озера затопили прибрежные тростники. Лягушки безостановочно выводили трели, так что от их кваканья шумело в ушах. Ветра не было, туман повис над камышами, обволакивая лагуну до самого ее края, где пелену разгонял бриз с моря. На улицах Пеллы дождевая вода уносила по забитым грязью сточным канавам накопившиеся за десять дней отбросы и нечистоты. Александр стоял у окна в комнате Феникса. Он явился к учителю, чтобы поторопить старика. Сам Александр уже был одет в плащ с капюшоном и сапоги для верховой езды. Феникс сидел за своей книгой; лампа и жаровня горели, словно впереди ждала целая ночь.

– Взгляни! – воскликнул Александр. – Факелы верховых уже за поворотом.

– Хорошо, не теряй их из виду. Если уж мне суждено выйти за порог в такую погоду, я выйду, когда придет время, и ни минутою раньше.

– В такую погоду! Едва моросит. Что ты будешь делать, когда мы пойдем на войну? – возмутился Александр.

– Для этого я и берегу силы, Ахилл. Не забывай, что ложе Фениксу всегда устраивали поближе к огню.

– Я подожгу твою книгу, если ты не начнешь шевелиться. Ты еще даже не обулся.

Мальчик прилип к окну. Маленькие, расплывающиеся в тумане факелы, казалось, ползли, как светляки по камню.

– Феникс?..

– Да, да… Времени достаточно.

– Мой отец действительно собирается заключить мир? Или это просто уловка, чтобы успокоить афинян до тех пор, пока он не соберется с силами… как это было с олинфянами?

Феникс опустил книгу на колено.

– Ахилл, дорогое дитя. – Он искусно перешел на завораживающий гомеровский ритм. – Будь справедлив к благородному отцу своему, Пелею.

Не так давно Фениксу приснилось, что он стоит на сцене, одетый как предводитель хора в трагедии, из которой написана всего лишь одна страница. Остальное было готово на воске, но вчерне, и он умолял поэта изменить финал. А теперь, пытаясь вызвать этот финал в памяти, Феникс вспоминал только свои слезы.

– Ведь это олинфяне первыми нарушили слово. Они заключили союз с Афинами и дали приют врагам царя – и то и другое вопреки своей клятве. Все знают, что договор становится недействительным после клятвопреступления.