Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Кабинет пустовал семнадцать лет, и ей тоже было семнадцать. Он словно ждал ее, и теперь только она будет всем здесь единовластно распоряжаться.

Созвав собрание, чтобы заявить о своих правах на регентство, Эвридика не предупредила о своих намерениях Никанора, сообразив, что, не имея времени на раздумья, тот волей-неволей поддержит ее, чтобы не повредить делу брата. Впоследствии она отблагодарила его, но решительно пресекла все попытки давать ей советы. Новая властительница Македонии способна править по собственному разумению.

В ожидании известий с юга бульшую часть времени Эвридика посвящала своим излюбленным военным занятиям. Проезжая мимо кавалерийских отрядов и пехотных фаланг, салютующих ей поблескивающими сариссами, дочь Кинны чувствовала, что наконец-то она отвечает своему истинному назначению и что судьба улыбается ей. Она отлично разбиралась в тонкостях воинской подготовки и, если надо, могла что-нибудь подсказать; она знала толк как в шагистике, так и в приемах рукопашного боя. Воинов все это повергало в приятное удивление. В конце концов, решили они, в Пелле остался лишь крепостной гарнизон. Если вернется кто-то из полководцев, то он, разумеется, примет командование на себя, а пока можно потешить царицу. И даже ворчуны-ветераны, смирившись со сложившейся ситуацией, снисходительно выполняли ее указания.

Слава о ней быстро распространялась. Всюду судачили о царственной воительнице Эвридике. Придет время, и Македония станет чеканить монеты с изображением всеобщей любимицы. Кому что нравится, разумеется, а ей лично надоело видеть на них горделивое длинноносое лицо Александра, героя, обернутого львиной шкурой. Пора Гераклу уступить место Афине, богине военной мощи.

Со дня на день она ждала известия, что Полиперхон, согласно ее приказу, наконец соизволил передать руководство войсками Кассандру. Но пока сообщений об этом не поступало. Зато неожиданно, словно снег на голову, в Пеллу прибыл Филипп. Он не привез никаких официальных посланий и понятия не имел, куда делся его опекун.

Пребывая в полнейшем восторге от возвращения в Пеллу, муж без устали тараторил о своих приключениях на войне, хотя все его знания о поражении при Мегалополе ограничивались тем, что плохие люди рассыпали вокруг крепости множество острых шипов и слоны повредили ноги. Тем не менее Эвридика терпеливо вслушивалась в его бессвязную болтовню, надеясь выудить из нее хоть что-то ценное. Потом ей это обрыдло, хотя он похвалялся, что присутствовал на военных советах. Один, без Конона. Но, закрутившаяся в бесконечных заботах, она перестала смотреть в его сторону. Лишь изредка интересовалась, где именно он побывал. В основном жизнью и развлечениями Филиппа теперь ведал Конон. Издавая приказы, Эвридика уже не предлагала ему подписать их и всюду ставила лишь свое имя.

До поры все шло гладко. Новоявленная регентша поднаторела в улаживании македонских проблем, о которых обычно ей лично докладывали прибывавшие со всех концов Македонии податели петиций. Но внезапно на нее обрушился целый поток срочных дел, хлынувший как с юга Греции, так и из Азии. Раньше ей как-то и в голову не приходило, что всеми этими вопросами от имени Филиппа занимался опекавший его Полиперхон. Теперь Филипп был при ней, а Полиперхон по весьма разумным причинам предпочитал где-то скрываться.

В полном смятении разглядывала Эвридика прошения из совершенно неведомых ей городов и сатрапий, претендовавших на справедливое разрешение своих споров. В одной огромной груде валялись засаленные земельные иски, аккуратно оформленные донесения о правонарушениях, неряшливые отчеты захолустных чиновников, хорошо пахнущие, но очень длинные и совершенно непостижимые послания от жрецов основанных Александром храмов, желающих уточнить порядок проведения ритуалов. Азиатские сатрапы докладывали о вторжении Антигона, гневные жалобы шли из греческих полисов от македонских ставленников, либо изгнанных, либо смещенных в соответствии с новым царским указом, подписанным Полиперхоном. Зачастую она не могла даже просто понять, о чем идет речь, из-за многочисленных сокращений. Озирая в беспомощном недоумении все это скопище документов, дочь Кинны неохотно подумала, что, должно быть, на нее свалилась сейчас лишь малая толика того, над чем Александру приходилось корпеть в редкие часы отдохновения от своих воинских грандиозных свершений.

Государственный секретарь, хорошо разбиравшийся в подобных вещах, убыл с Полиперхоном, оставив за себя лишь писца. Эвридика решила вызвать этого мелкого служащего и попытаться вдвоем с ним справиться с тем, о чем она в своем невежестве не имела ни малейшего представления. Она потрясла серебряным колокольчиком, на звон которого к ее деду являлся в свое время Эвмен.

Никто не шел. Где же этот лентяй? Она вновь позвонила. Из-за двери донесся какой-то приглушенный спор. Наконец вошел трясущийся писарь. Малый даже не извинился за задержку и не поинтересовался, зачем его, собственно, вызвали. На бледном лице застыло отчаяние смертельно испуганного человека, которому уже ничто не в силах помочь.

– Государыня, к западным границам подошло чье-то войско.

Эвридика выпрямилась, сверкнув глазами. Македонские цари издревле гордились своим умением вести пограничные войны. Она уже видела себя в боевых доспехах впереди конной лавины, несущейся к оцепеневшим от страха врагам.

– Иллирийцы? Где они?

– Нет, государыня. Солдаты подошли с юго-запада. Из Эпира. Не желаешь ли поговорить с вестником? Он утверждает, что привел их Полиперхон.

Она откинулась на спинку кресла, попирая своим хладнокровием трусость писца.

– Да, я поговорю с ним. Зови.

Встревоженный и пропыленный солдат прибыл из крепости на Орестидских холмах. Он попросил прощения за долгое пребывание в дороге. Лошадь его неожиданно охромела, и ему пришлось добираться на муле, единственной убогой скотине, какую удалось раздобыть. Целый день, считай, был потерян. Солдат, виновато помаргивая, вручил Эвридике послание от начальника гарнизона, но видно было, что юный возраст царицы его изумил.

Полиперхон, расположившись у границы, возгласил через глашатаев, что пришел восстановить права сына Александра. Проживавшие в тех краях родичи своевольного генерала мигом присоединились к нему. А из орестидского гарнизона народ, к сожалению, побежал, от оставшихся солдат мало проку. Короткое и сухое послание почти не скрывало намерения сдать крепость.

Отпустив гонца, Эвридика задумчиво устремила взгляд в дальний конец кабинета. Там высилась бронзовая статуя оглядывающегося через плечо юноши с лирой. Чем-то схожий с Гермесом атлет стоял недвижно на постаменте из красивого зеленого, добываемого лишь в Аттике камня, его мускулистая основательная фигура казалась тяжеловесной для взора, привыкшего к современной воздушности форм. Едва уловимая меланхолия в выражении бронзового лица однажды побудила ее спросить у старого дворцового управляющего, что это за статуя. Выяснилось, что изваял ее сам Поликлет, знаменитый греческий скульптор, и что моделью ему служил какой-то афинский воин. Судя по слухам, она была сработана во времена так называемой великой осады, когда спартанцы разбили заносчивых афинян. Нет сомнений, что посредникам царя Архелая удалось приобрести ее по дешевке: в те годы многое шло с молотка.