Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

– Если моя Тихе вернется, скажи ей, где я. Она знает мое имя.

Птолемей, известный всем как сын Лага, легким галопом гнал своего гнедого к озеру близ Пеллы; там, вдоль берега, находилось отличное место для верховой езды. Лошадь подарил Лаг. Хотя детство Птолемея было довольно безрадостным, Лаг с годами привязывался к юноше все сильнее. Сейчас Птолемею исполнилось восемнадцать; он был смугл, широк в кости, и его строгий профиль с годами обещал сделаться жестким. Он уже заколол вепря и мог сидеть за столом с мужчинами. Первого человека он убил в приграничной стычке и сменил мальчишеский поясной шнурок на красную кожаную перевязь. Теперь там висел кинжал с костяной рукояткой. Ясно было, что Птолемей заслужил доверие Лага. В конце концов они поладили друг с другом, а царь хорошо обходился с обоими.

Между сосновой рощей и озером Птолемей увидел, как Александр машет ему рукой, и направился в его сторону. Он любил мальчика, который, казалось, нигде не мог найти себе друзей: слишком сообразительный для семилетних, хотя ему еще и не было семи, слишком маленький для старших. Александр бежал через заболоченную пустошь, которая за лето спеклась и затвердела за кругом окаймлявших ее низкорослых камышей. Его огромная собака рыла землю в поисках мышей-полевок, то и дело возвращаясь к хозяину, чтобы ткнуться перепачканным носом в ухо Александра. Она могла это сделать, не отрывая передних лап от земли.

– Oп! – сказал юноша, сажая Александра на квадратную матерчатую попону перед собой. Они двинулись дальше, выискивая ровное место. Птолемей хотел пустить лошадь в галоп. – Твой пес все еще растет?

– Да. У него тело маловато для таких лап.

– Кажется, ты был прав, он определенно чистокровной молосской породы. У пса начинает расти воротник.

– А вон в том месте его хотели утопить!

– Когда не знают, чье семя, щенков трудно сбыть.

– Хозяин назвал его дрянью и привязал к нему камень.

– После этого кого-то здорово покусали, так я слышал. Мне бы не хотелось, чтобы такой пес меня тяпнул.

– Он был слишком мал, чтобы кусаться. Это сделал я. А теперь можно пуститься вскачь, – сказал Александр.

Пес, радуясь возможности размять свои огромные лапы, несся с ними наперегонки по берегу широкой лагуны, соединяющей Пеллу с морем. Потревоженные конским топотом, в осоке закричали и захлопали крыльями дикие утки и чайки, длинноногие цапли и журавли. Звонким чистым голосом мальчик затянул пеан [11]конницы гетайров [12], яростный мотив атаки. Его лицо разрумянилось, волосы развевались, серые глаза казались голубыми. Он сиял.

Птолемей придержал лошадь, давая ей передышку, и принялся расхваливать ее. Александр поддерживал беседу как истинный знаток. Птолемей, иногда чувствовавший свою ответственность за мальчика, спросил:

– Твой отец знает, что ты столько времени проводишь с солдатами?

– Конечно. Он сказал, что Силан мог бы поучить меня бросать в цель копье, а Менеста – взять меня поохотиться. Я общаюсь только с друзьями.

Меньше слов, больше мыслей. Птолемей уже и прежде слышал, что царь закрывает глаза на грубых приятелей сына, лишь бы тот не следовал целый день за матерью. Юноша стегнул лошадь, направляя ее в легкий галоп. Но в стрелке копыта застрял камень, и пришлось спешиться, чтобы его вынуть. Голос ребенка прозвучал сверху:

– Птолемей, это правда, что по-настоящему ты – мой брат?

– Что?

Лошадь воспользовалась изумлением Птолемея и потрусила прочь. Александр, сразу же подхватив поводья, твердой рукой остановил ее. Смущенный Птолемей отвернулся, так и не поднимаясь в седло. Чувствуя, что допустил какой-то промах, Александр сдержанно пояснил:

– Так говорили в караульной.

Птолемей не ответил. Мальчик настойчиво ждал, понимая, что в этом молчании больше размышлений, чем гнева. Наконец юноша произнес:

– Да, они могли так говорить, но никто не посмеет сказать этого мне. И ты не должен. Я убью любого, кто осмелится на это.

– Почему? – спросил Александр.

– Просто так надо, вот и все.

Ответа не последовало. Птолемей с тревогой заметил, что мальчик задет. Он не хотел обижать Александра.

– Послушай, – сказал Птолемей неловко, – большой, взрослый мальчик вроде тебя… если ты не знаешь почему… Конечно, я был бы рад оказаться твоим братом, что тут говорить… дело в другом. Моя мать – жена отца моего отца. Это значило бы, что я незаконнорожденный. Ты понимаешь, что это такое.

– Да, – сказал Александр.

Он знал, что это смертельное оскорбление.

Кто виноват, что мальчик наслушался всякого, отираясь среди мнимых друзей в караульной? Птолемей как брат прямо ответил на неприятный вопрос. Впрочем, мальчик, похоже, полагает, что рождение – результат некоего колдовства, в его голосе можно было уловить смущение. Юноша удивился затянувшемуся сосредоточенному молчанию.

– Что ты молчишь? Все мы рождаемся одинаково – в этом нет ничего дурного, такими нас сделали боги. Но женщины могут ложиться только со своими мужьями, иначе ребенок считается ублюдком. Вот почему тот человек хотел утопить собаку: из опасения, что щенок беспородный.

– Да, – повторил мальчик и вернулся к своим мыслям.

Птолемей огорчился. В те времена, когда нынешний царь Филипп был всего лишь младшим сыном и к тому же заложником, Птолемей много претерпел, но потом он перестал стыдиться своего рождения. Если бы его мать была не замужем, Филипп смог бы признать Птолемея своим сыном, и тогда никто бы не посмел назвать Птолемея жалким или несчастливым. Все зависело от правил; он чувствовал, что обошелся бы с мальчиком нечестно, не разъяснив ему этого.

Александр смотрел прямо перед собой. Его испачканные в земле руки уверенно держали поводья: они занимались своим делом, ум – своим. В шестилетнем ребенке это казалось странным, вызывая смутную тревогу. Птолемей посмотрел на прекрасный чистый профиль Александра. «Копия матери, – подумал Птолемей, – ничего от Филиппа».

Мысль поразила его как удар молнии. С тех пор как Птолемей начал садиться за стол с мужчинами, сплетни о царице Олимпиаде стали доходить и до него. Странная, непокорная, жуткая, дикая, как фракийская менада [13], способная навести порчу на того, кто встанет у нее на дороге. Царь встретился с ней в пещере при свете факелов, на Самофракийских мистериях; он начал сходить по ней с ума с первого же взгляда, еще даже до того, как узнал, из какого она дома, и торжественно ввез ее в Македонию, вместе с браком заключив выгодный союз с Эпиром. Говорили, что в Эпире еще до недавнего времени женщины правили без мужчин. Иногда из сосновой рощи царицы всю ночь раздавались звуки барабана и кимвалов. Слышалось и странное насвистывание из ее комнаты. Говорили, что царица совокупляется со змеями. Бабьи выдумки! Но что происходило в роще в действительности? Мальчик повсюду следовал за ней как тень. Знал ли он? Что из этого он понимал?